Осколки наших сердец - Мелисса Алберт Страница 40

Видимо, это и было то, что предназначалось мне.

Предмет был размером чуть больше сэндвича и на вид состоял из чистого золота. Сердце упало, когда я увидела этот цвет львиной гривы. В кармане у меня лежала стопка долларов из папиного запаса на черный день – я давно о нем знала и думала, что папа, должно быть, о нем уже забыл. Но если эта коробочка действительно была из чистого золота, никаких денег на нее не хватило бы.

У меня пересохло в горле. Мне нужна была эта коробочка. Я хотела ее так сильно, что само это желание казалось частью ее механизма.

Я откашлялась.

– Что это?

Он тихонько постучал по крышке коробочки. А может, по ее дну. На самом деле, крышки у нее не было.

– Предмет с очень длинным названием. Я называю его «забывательной шкатулкой».

– Забывательной шкатулкой? – скептически спросила я, надеясь, что, услышав недоверие в моем голосе, он снизит цену. – Непохоже на то, что я ищу.

– Дело не в том, что ты ищешь, а в том, что тебе нужно. Это может понадобиться тебе завтра, в следующем году, а может, через пять лет. Ты же меня знаешь. Я помогаю предметам встретиться с их хозяевами.

На самом деле, я его не знала, точнее, знала, но совсем плохо, но Фи именно так его и охарактеризовала. Она услышала о Лазаре от курандеры, целительницы, которой тот продал отрез белого кружева. Женщина отделала кружевом две крестильные рубашечки, которые сшила втайне незадолго до того, как ее дочь узнала, что беременна близнецами после долгих лет борьбы с бесплодием. Я, впрочем, сомневалась, что все связанные с Лазаром истории имели столь же чудесный конец.

– Мне нужно решить проблему сейчас, – сказала я, все еще не сводя глаз с забывательной шкатулки. – Не через год и не через пятьдесят лет.

– Этот жребий брошен. У меня нет ничего, чтобы это изменить. Могу сказать лишь одно: однажды тебе понадобится эта вещь.

Пальцы сами потянулись к моей шкатулке.

– Но для чего она?

Он смерил меня взглядом.

– Эти рыжие волосы… я думал, ты ирландка. Но ты же полячка?

– И то, и другое. – Я нахмурилась. – Откуда вы узнали?

– Говорю же, я помогаю предметам встретиться с их хозяевами. А эта шкатулка – она из Польши. Как и ты. – Он усмехнулся. – А ты что думала? Что я продам девчонке с ирландско-польскими корнями джуджу? Или пузырек с кровью Квасира? Нет. Вы, детки, любите плавать в чужих водах, но никогда ^{[15] [16]}не ныряете в глубину. Там, в глубине, угроза. Нырнете, и она придет по вашу душу. А вот кровь гуще воды. Держись магии, которая у тебя в крови.

Его слова проникали в самое мое нутро, туда, куда я не хотела их пускать. Я думала о том, как мы, три дурочки, беспечно листали книгу мертвой колдуньи, женщины, о которой я теперь предпочитала не вспоминать. И считали, что каждое заклятье предназначено специально для нас, не задумываясь о том, как оно появилось.

Лазар наблюдал за мной со смутной улыбкой.

– Правда всегда режет по сердцу. Так вот. Шкатулка. Есть старая польская сказка. У нее много названий. «Агнешка и одинокий принц», «Маленькая лесная избушка». Девушка влюбляется в принца, но завистливая ведьма крадет его память и прячет в золотую шкатулку. Девушке приходится пройти много испытаний, чтобы найти и открыть эту шкатулку. Только тогда любимый ее вспомнит.

– Ага. То есть, по-вашему, это и есть та шкатулка из сказки?

Он склонил набок голову.

Я готова была ему поверить. Шкатулка выглядела точь-в-точь как сказочный артефакт, ее вполне могла держать в покрасневших от холода руках старая колдунья. А может, Лазар просто набивал цену.

– Зачем она мне?

Лазар раздражающе выпятил губы.

– А мне откуда знать?

Тогда я задала вопрос, который давно хотела задать.

– Сколько?

Лазар фыркнул.

– Сколько стоит эта штука? Гораздо больше, чем у тебя есть. Сколько я за нее возьму? Другой вопрос.

Я достала пачку купюр.

– Вот все, что у меня есть. Больше нет, клянусь. А ведь я даже не знаю, нужна ли мне эта штуковина.

– Нужна, не нужна – она твоя в любом случае. Думаешь, мне самому нравится мысль, что такая ценная вещь принадлежит девчонке, которая даже голову не моет? Нет. Я бы хотел, чтобы за шкатулкой явился какой-нибудь богач. Но тут уж ничего не поделать. – Он взял мою пачку и отсчитал десять двадцаток. – Не стану тебя обдирать. Все равно этого мало, но давай договоримся так: скажи своей подружке, чтобы принесла мне пару пузырьков того эликсира для желудка, и сочтемся.

– У подружки есть имя, – ответила я, потирая лоб. – Зовите ее Феличита. И я не понимаю, о каком эликсире идет речь.

– Твоя подружка – травница. И весьма неплохая, между прочим. Моя жена сейчас проходит химиотерапию, и только этот эликсир помогает от тошноты. Давай договоримся так: беру двести и пять больших пузырей эликсира. Идет?

Я все еще сомневалась, пытаясь представить, зачем мне может понадобиться эта шкатулка. Не накличет ли она беду, если я буду хранить ее и знать, что однажды в нее поместятся чьи-то украденные воспоминания? Чьи они будут? Отца? Мои собственные? Кого-то, кого я еще пока не встретила?

Сейчас это не имело значения. То ли Лазар меня уговорил, то ли польская кровь отца забурлила в жилах, жажда обладания шкатулкой была слишком сильна. Она должна была стать моей. А еще меня грела мысль, что у меня есть какое-никакое будущее.

– Идет, – ответила я Лазару. – Только объясните, как она работает. Тогда я ее возьму.

* * *

После похода к Лазару я отправилась к Фи и все ей рассказала. Показала ей шкатулку, и она сказала:

– Хм.

– Что значит «хм»?

Она осторожно опустила руку на крышку шкатулки. Или дно. Сейчас это было неважно; я знала, как открыть шкатулку, когда придет время.

– Интересно, правду ли он говорит про предметы и их хозяев? Я вот смотрю на эту вещицу и ничего не чувствую. Красивая, конечно, но я бы и не догадалась, что это волшебная вещь. А ты что чувствуешь, когда на нее смотришь?

Я взяла у нее шкатулку, зажала между ладоней. Металл был той же температуры, что и моя кожа, а поверхность отполирована так гладко, что мне казалось, будто я касаюсь меха.

– Мне хочется обладать ею, – ответила я. – А еще я надеюсь, что мне никогда не придется пустить ее в ход. Если честно, мысль об этом меня пугает. Но я не могла ее не взять. Вот я держу ее в руках – и мне не хочется никому ее отдавать.