Мир дней. Том 2 - Филипп Фармер Страница 40

— Цюрих? — повторил Дункан. — Столица мира?

— Да, — улыбаясь подтвердил Симмонс. Глаза его остановились на лице Дункана, будто он с усилием пытался добраться до его мыслей. — Штат Швейцария. Именно здесь Мировой Совет только что подготовил список кандидатов на место Ананды.

— Я не заметила этого в новостях, — вставила Сник.

— Список еще не объявлен.

Дункан уже более не удивлялся доступности для Симмонса непубликуемой информации.

— Почему? Я хотел сказать — зачем вам надо, чтобы мы ехали в Цюрих?

— Садитесь, пожалуйста. — Симмонс откинулся на спинку кресла, сомкнув руки на затылке. — Вы ускользнули от органиков и безнаказанно провели свои нападения благодаря вашей смелости. L'audace, toujours l'audace [из известного призыва деятеля Великой французской революции (1789-94) Жоржа Дантона — de l'audace, encore de l'audace, toujours de l'audace — смелей, еще смелей и всегда смелей]. Вы знаете, что это значит?

Дункан и Сник отрицательно покачали головами.

— Смелей, всегда смелей. Эта великая фраза из великого языка французского, к сожалению, уже мертвого, как и латынь. Но галльский дух жив. Смелей, всегда смелей. В вас обоих воплощен этот дух. Но вы слишком долго убегали, настало время, чтобы вы… мы… нанесли удар… стратегический ход, который даст значительно больший эффект, чем ослепление Лос-Анджелеса дважды подряд. Ваши действия — всего лишь раздражающий фактор, хотя я допускаю, что жители Лос-Анджелеса считают отключение электричества не просто досадным происшествием. — Симмонс положил руки на стол, склонился вперед, словно пытаясь приблизиться к слушателям. — Вот что я предлагаю.

Дункан и Сник дослушали Симмонса до конца не прерывая, хотя с трудом сдерживали себя.

— Все, — объявил полковник. — Что выдумаете об этом? Смело, не правда ли?

— Или самоубийственно безрассудно, — произнесла Сник. Поймите меня правильно. Я согласна с вами в принципе. Но тут все зависит от случая. Либо пан, либо пропал. Разве есть реальные шансы на успех?

— Мы не знаем этого, пока не совершим дело, — ответил Симмонс. — Что вы думаете, Дункан?

— В случае успеха вашего плана все может закончиться для нас большой победой. Я сказал — может. Недостатки… как бы это выразиться… я ненавижу отдавать себя в руки врагов… Сник тоже. Едва ли все пойдет, как задумано. С другой стороны, подобное относится к любому смелому действию.

— Риск велик, я признаю, — сказал Симмонс, — но это никогда не останавливало вас в прошлом. Кроме того, что еще реально предпринять на этой стадии игры?

— Власти будут глубоко поражены, — заметил Дункан. — Такое подействует обезоруживающе, выведет их из равновесия.

Он взглянул на Сник.

— Нам нужно немного порассуждать. Одним.

Симмонс встал.

— Конечно. Я так и предполагал, что вы захотите все обстоятельно обсудить между собой. Можете воспользоваться этой комнатой. Обещаю, вас не станут прослушивать.

Полковник вышел. За ним Эшвин. Когда дверь закрылась, Дункан сказал:

— В этом плане достаточно гарантий. Гэнки не осмелятся стрелять в нас. Слишком много глаз будет вокруг.

— _Е_с_л_и_ Симмонс сможет выполнить все задуманное. Но меня беспокоит роль самого полковника. Зачем он сам делает это? Он подвергает себя такой же опасности, как и нас.

Подозрения Сник казались Дункану обоснованными. Он тоже не переставал размышлять о мотивах полковника.

— Власть, — проронил Дункан. — Если он поднимется на вершину, то получит огромную власть. Полковник, должно быть, крайне честолюбив, коль решается на такое. Награда, которую он получит, перевесит жертву — так он думает.

— Допускаю, что он убежденный революционер, — заметила Сник.

— Да. Но и они движимы отнюдь не исключительно высокими идеалами. Они стремятся подорвать власть правительства, против которого восстают, и обычно это правительство заслуживает свержения. Но в глубине души подсознательно их одолевает жажда власти.

— Ну, а мы? Это относится и к нам? — продолжала дискуссию Сник.

Дункан рассмеялся.

— Не думаю. У меня никогда не было стремления править другими. Но кто знает, что творится в нас самих, когда внутри просыпается безмозглый зверь? Так или иначе побуждения Симмонса — не самое главное сейчас. Важно то, что произойдет в Цюрихе.

— Мы едем?

— Я — да.

— Тогда и я тоже. Только…

— Только — что?

— Давным-давно я видела представление о Французской революции. Главный персонаж, его, кажется, звали Дантон, был великим вождем восстания. Каждый француз испытывал смертельный ужас при упоминании его имени. Он послал на гильотину тысячи людей. В конечном счете он тоже был осужден и ему отрубили голову. Он сказал своим судьям… подожди-ка… дай вспомнить… а, вот. Он сказал: Революция подобна сатане: она поедает собственных детей.

Дункан не ответил.

Детское лицо, его собственное, словно метеорит, вспыхнуло в его сознании. И как падающая звезда, исчезнув, оставляет после себя лишь мрак. Это лицо обернулось ужасом и отчаянием.

— В чем дело? — что-то неладное с ним заметила Сник.

— Все эти головы скатываются в корзины. Пустяки. История не обязательно повторяет себя.

— Но природа человеческая неизменна, — сказала Сник. — Ты прав. Мы не можем отказываться от действий лишь потому, что нечто происходило с другими. Мы — не они.

Дункан прошел к двери. Эшвин стоял, исправно неся свою службу.

— Передай Симмонсу: мы готовы.

Почти тотчас же полковник в сопровождении Эшвина крупным шагом вошел в комнату. Он улыбался, как будто и не сомневался в их самом благоприятном решении.

— Мы участвуем, — объявил Дункан. — От начала до конца.

— Прекрасно! Подобно Юлию Цезарю, переходящему Рубикон. «Жребий брошен. Мосты за нами сожжены. Погибнуть или победить», — ликовал полковник.

— Он победил. Но позже его ждал плохой конец, — заметила Сник.

— И ты, Брут, — улыбка не покидала Симмонса. Несмотря на всю свою осмотрительность и цинизм. Цезарь доверял некоторым людям, полагаться на которых не следовало бы. Я не повторю его ошибок. «Нет, — думал Дункан, вы совершите свои собственные».

— Я сообщу вам необходимые подробности, — продолжал Симмонс. — К полуночи, когда мы отправимся, вы получите все сведения и оснащение.