Барбарелла, или Флорентийская история - Салма Кальк Страница 40

Гортензия оглядела залу. Снова объявили вальс, её звали и кавалеры из младших Донати, и даже один из гостей, и Барбарелла танцевала с главным из пришедших гостей, но ей сейчас совсем не хотелось вальса. Хотелось рассмотреть сложный наряд той девочки с лиловыми волосами, потому что любопытно, хотелось поговорить с её высочеством — потому что тоже любопытно. В том числе — откуда она так умеет танцевать, раньше все гости говорили, что теперь такое можно увидеть только в театре. Её высочество — актриса?

Также её насторожили слова о том, что Мауро Кристофори написал о Донати книгу. Что же он там написал, интересно? Если переврал хоть слово — нужно примерно наказать. Но если рассказал всё, как есть, наказать нужно ещё сильнее, чтобы никому неповадно было!

Семьдесят лет назад Гортензия-Франсуаза д‘Омаль, в замужестве маркиза Донати впервые воплотилась из своего портрета с мыслью о том, что сокровища необходимо оберегать. Вся её земная жизнь была посвящена этому.

Гортензия родилась в знатной семье и жизнь начала традиционным образом: домашнее воспитание, выход в свет, представление ко двору, замужество. Вот только вместо одного из придворных его величества Людовика она получила в мужья тосканца Джиакомо Донати. У него был титул маркиза, он был приближённым Великого герцога Тосканы, и он беспрестанно рассказывал о своём доме во Флоренции.

Гортензии не хотелось уезжать из Парижа куда-то на край света, так ей рисовалась в мыслях неведомая Флоренция. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы открыто бунтовать против воли старших, но всё же характер не позволил ей принять случившееся без единого возражения. Она прямо спросила отца — неужели так необходимо выдавать её замуж за этого флорентийца? Отец ответил столь же прямо — да, это необходимо. У него есть деньги, он обещал поручиться перед кредиторами семьи и уже сделал кое-что полезное. И вообще, выходить замуж за обеспеченного человека, хоть бы и во Флоренцию, намного лучше, чем за нищего, и прозябать с ним при французском дворе!

Этот довод оказался решающим. Гортензия не выказывала мужу ни особой любви, ни отвращения, и безропотно поехала с ним в его родной город.

На удивление, ей понравился новый дом. Беломраморная вилла насчитывала двести лет от роду, её окружал парк с цветниками, статуями и фонтанами, а внутри, кроме хозяев и прислуги, размещалась коллекция картин.

Да, картины воспринимались всеми такими же членами семьи, как и люди. Маркиз Джиакомо утром проходил через галерею и словно здоровался с ними, и они как будто желали ему доброго утра и хорошего дня. Первый владелец виллы Пьетро Сильный, его дед Франческо, венецианский дож, Лоренца, прекрасная супруга Пьетро, её отец герцог Алессандро, рыжая венецианка Барбарелла — все они словно следили взглядами за Гортензией, когда она ходила по переходам и лестницам, осваиваясь в новом доме. И постепенно их взгляды теплели — Гортензия сама не заметила, как прониклась к ним сначала заботой, а потом и уважением. И вот уже она, подобно супругу, шла утром через галерею и приветствовала потемневшие от времени лица.

Зимние дожди всегда приносят какую-нибудь гадость, говорил дворецкий Джованни. Так и случилось — после очередной поездки по городу маркиз Джиакомо слёг с жаром и кашлем, да так и не поднялся.

Через неделю после похорон Гортензия родила сына Лодовико-Пьетро.

Она осталась одна — и не одна. Дом был полон прислуги, сын требовал внимания. А со стен смотрели предки сына и их близкие люди. Смотрели сочувственно. И в этом сочувствии было больше тепла и понимания, чем во всём многословии прислуги и внезапно понаехавшей родни.

Да, вдруг оказалось, что и у Джиакомо, и у неё самой есть родня. Кузены, кузины, тётушки, дядюшки и дальние родственники по браку тоже. Они растеклись по вилле, заняли все свободные комнаты, командовали прислугой и принимали гостей. Гортензии хотелось убежать и спрятаться.

Сначала она так и делала. Говорила, что отправляется гулять с сыном, и шла в парк — если позволяла погода. Проводила там с ним или с книгой по нескольку часов, пока за ней настойчиво не посылали. Но однажды за обедом она вдруг услышала, как её брат и кузен Джиакомо рассуждают о том, сколько можно выручить за коллекцию картин, и как их выгоднее продать — оптом или в розницу. Этого она уже не вынесла и поинтересовалась — почему это вдруг кто-то решает, что делать с наследством её сына?

Её тут же принялись успокаивать и говорить — незачем ей, такой молодой и в таких заботах, брать в голову ещё и имущество! Семья она на то и семья, чтобы помогать в таких вопросах!

Ничего себе помогать, подумала Гортензия. И наутро отправилась к мужниному другу господину Марчелло Дамиано, его юристу и душеприказчику. Он не зря много лет дружил с Джиакомо, он понимал и про картины, и про остальное имущество. И согласился побеседовать с наиболее ретивыми претендентами на деньги и ценности о том, кому всё это на самом деле принадлежит.

Побеседовал. Разговоров о продаже чего бы то ни было больше не возникало, и часть гостей даже убрались по домам, но, к сожалению, не все. Как водится, остались самые назойливые.