Дети луны, дети солнца - Янина Волкова Страница 40

Радомир видит старейшину издалека; тот сидит на лавочке подле своего дома и смотрит прямо на него. С каждым шагом, сделанным в сторону высокой избы, ладони ведуна потеют все сильнее, и он незаметно вытирает их о рубаху. Что должен он сказать? Что видит беду, движимую с Севера? Отец сказал, да только тогда это так и не помогло. Северяне жестоки и дики, им неведомо милосердие. Они убьют тех, кто даст им отпор, ибо не боятся смерти, а словно бы жаждут ее. Сыны Солнца только зря прольют свою кровь. Что северянам смерть, если они и жизни не знают? Берут, рушат, губят. Что им смерть, если сами они – погибель?

Он не знает, как поступить. Если придет беда, они предпочтут погибнуть, но не попасть в руки врага. Будут биться за то, что им дорого, и земля вновь пропитается кровью. Урожай взрастет на ней горький и губительный, воды пропитаются злом, и не будет здесь жизни тем, кто придет после них. Чего стоят его видения, если ничего ими нельзя изменить?

– Приветствую тебя, Радомир.

Ведун вздрагивает, заслышав голос столь близко. Погруженный в свои мысли, он даже не заметил, как закончился его путь. Спохватившись, Радомир поспешно кланяется.

– Пусть светел будет твой путь, Ратибор.

Старейшина тихо смеется в густую бороду, после чего слегка хлопает по лавке рядом с собой, предлагая сесть. Ведун не смеет отказать, да и собственные ноги не хотят держать его уставшее тело. Он грузно опускается на лавку, и Ратибор поворачивает голову, смотря на него своими выцветшими от старости глазами.

«Сколько набегов уже видели эти глаза? – думает Радомир. – Сколько набегов еще увидят?»

Возможно, кажется ведуну, для Ратибора это будет последний набег. Не выдержит старческое сердце, а может, и вовсе варяг пронзит его своим мечом. Он может строить сотни догадок, но, пока не явится ему видение, не будет знать наверняка.

– Сколько ты не спал, мальчик?

Не нужно быть ведуном, чтобы знать, что этот вопрос будет задан. Радомир вздыхает, проводит ладонью по светлым волосам и тянет с ответом столько, сколько может. Но Ратибор терпелив, и не удается увернуться. Юноша поднимает на старца уставший взгляд и неловко пожимает плечами, не в силах скрывать от него правду.

– Столь давно, что с трудом могу отличить Явь от Нави.

Старец хмурит седые брови, глядя перед собой, и ничего не говорит. Возможно, оно и к лучшему. Что Ратибор может сказать ему? Лишь предостеречь, сколь опасно такое состояние для ведуна, но Радомир готов сойти с ума, только бы больше не чувствовать на своем загривке холодное дыхание Зимы. Страх ныне спутник его, ведь ему ведомо, что ждет их.

Жить с таким грузом просто невыносимо.

Узкая и жилистая ладонь старейшины опускается на его плечо, и Радомир вздрагивает. Выцветшие глаза Ратибора вглядываются в его лицо, стремясь найти в нем ответ, но не видят ничего, кроме усталости. Совсем юный еще мальчишка увядает под грузом собственных страхов, дает неизбежному погубить себя, и свет Солнца более не сияет над его головой. В глазах Радомира лишь тьма и отголоски чужой Зимы, что явилась ему во снах.

– Ты должен беречь себя, мальчик, – говорит старик, хлопнув его по плечу. – Кто, если не ты, сбережет нас?

От слов этих крутит жилы. Он дергает плечом, вырываясь из отеческой хватки, и вскакивает на ноги, глядя на Ратибора обезумевшим зверем. Грудная клетка его ходит ходуном под тканью легкой рубахи, пропитанной потом, и все кажется ему, словно бы он задыхается. Горячий воздух жжет нутро, скользнув по горлу, и юноша хрипит:

– Почему же ты обо мне беспокоишься, если это я должен сберечь вас?

Ратибор удрученно качает головой в ответ на эти слова, сложив ладони на своей трости, вырезанной из дубовой ветви. Сколь похож Радомир на своего отца! Тот же огонь пылает в его груди, те же страхи холодят мысли, такой же острый и злой у него язык. Темной дорогой идет Радомир Святовитович, не зная, куда ведут его тропы богов.

– Я беспокоюсь о тебе не только потому, что ты ведун, Радомир, – устало произносит Ратибор. – Твой отец просил меня заботиться о тебе, если вдруг его настигнет беда, и я…

– Мой отец, – цедит юноша сквозь зубы, – добровольно пошел к северянам в плен. О какой беде может быть речь, если он даже не сражался?

– Святовиту пришлось пройти через самое сложное сражение, Радомир. Ему пришлось сражаться с самим собой, со своей гордостью, что велела умереть, но не сдаться. Он сделал это ради тебя, Радомир, и ради твоей матери.

– Его «жертва» никого не спасла! Мать погибла от тоски, а я… Не хочу больше говорить о нем. Никогда.

Ведун пыхтит, как обиженный мальчишка, и с силой сжимает кулаки. Глядя себе под ноги, стоит он пред старейшиной, и светлые волосы падают ему на глаза, скрывая ту бурю, что бушует за пологом его костей. Они так тонки, что вряд ли сумеют сдержать пожар, что кормится им, вместо сердца даруя пепелище.

Ратибор понуро качает головой, слегка ударив тростью по земле возле своих ног. Одинок Радомир, не видит счастья в жизни, что дана ему, и потому так страдает. Старейшина оглаживает ладонью седую бороду, и взгляд глаз его устремляется к кронам вековых деревьев, что возвышаются до самых небес.

Хочешь познать жизнь – ступай в лес. Таков завет оставили им предки.

– Задание у меня есть для тебя, Радомир, – молвит старейшина, помедлив, – да только, пока не выполнишь его, назад не вернешься.

Ведун изумленно поднимает светлые брови. В карих глазах его застывает удивление, юноша качает головой, силясь осмыслить слова старейшины. Неужели изгоняет его Ратибор? Гонит прочь, зная, что в таком состоянии Радомир вряд ли продержится долго? Слова о том, что он обещал отцу заботиться о нем, становятся пустым звуком, но усилием воли, что еще теплится в его теле, удается оставить столь бурный поток мыслей. Негоже сразу столь люто думать о том, кто давал тебе кров.

Он прикрывает глаза и делает глубокий вдох, дабы вновь обрести покой. Ярость причина всех его бед, и, как бы Радомир ни боролся с ней, пламя это разгорается в его груди быстрее, чем лесной пожар.

– Что же это за задание, Ратибор? – спрашивает он, сложив руки на груди.

Ратибор щурит выцветшие от старости глаза и поджимает губы, словно бы слова, что он хочет произнести, даются ему с трудом. Старейшина вздыхает, и ведун терпеливо ждет, изнывая от тревоги и любопытства.

– В лесу, – начинает он, – есть одно растение, что цветет лишь раз в год, Радомир. Тому, кто сорвет его, цветок дарует необычные возможности, подчиняя силе сорвавшего темных духов, воду и землю. Нечистая сила охраняет тот цветок, путает и пугает того, кто осмелится его заполучить. За ним я тебя и посылаю, мальчик.

– Папоротников цвет? Ты велишь мне сорвать цветок папоротника?

Это похоже на злую шутку, но Ратибор серьезен и хмур. Радомир усмехается печально. Хитер старый лис, хитер. Для того, чтобы не то что сорвать, а хотя бы найти заветный папоротник, ведуну придется использовать свой Дар. Для этого разум и дух его должны быть спокойны. Пытается старейшина заставить его погрузиться в сон, окунуться в омут темных своих видений, лишь бы более не видеть усталость на лице приемыша. Только упрямства в Радомире столько же, сколько хитрости в его наставнике. Велел старейшина добыть папоротников цвет? Хорошо.