Чего стоит Париж? - Владимир Свержин Страница 40

– «О! Капитан прорезался! Хаудуюденьки булы! Шо это тебя на ночные звонки пробило? Хозяин неласковый или от бессонницы покалякать приспичило?»

– «Рейнар, есть дело!»

– «Вот даже как? Давненько не слышал от тебя ничего подобного! Могутнеешь на глазах! Все шире плечи и круче взор! Скоро совсем будешь „вышиб дно и вышел вон“! Ладно, что там у тебя за дело?!»

– «Скажи, пожалуйста, если я действительно Вальдар Камдил, как ты утверждаешь, и опять же, по твоим словам, путешествую по мирам… Господи, прости мне эту ересь!.. Имея ли я где-нибудь, ну… в этих мирах… отношение к ордену тамплиеров?»

– «Ты че, кэп, рехнулся? Забыл, как в инквизиции пальцы гнул? Как мы барахло этого красного креста ныкали?»

– «Прости, что мы делали?»

– «Ну ёпрст! Ты ж таки да рехнулся! Ладно, перевожу для особо одаренных особ! Года полтора тому назад по нашему летоисчислению, а не по местным, в которых сам черт коньки склеит, тебя и меня засылали к очередным сопределам, которым без час, должно быть, тоскливо жилось, шоб мы там отработали один небольшой интернациональный должок. Ты там изображая из себя центрового инквизитора Франции и, как водится, мешая местному монарху Фэ Красивому спокойно встретить старость, ликвидируя из-под носа короля его маленькую заначку на черную наличность в виде орденской казны. А поскольку нас туда закинули с исключительно научной целью: спасти от безвременной утраты бесценные сокровища тамплиерской научной мысли, то ты там саботажил так, шо аж гай шумел!»

– «Святые угодники! Что ты такое говоришь? Саботаш – это такой народный танец. Его танцуют парами, выстукивая ритм деревянными башмакми-сабо. Почему я, будучи инквизитором Франции, танцевал саботаш, да так, что шумел сосновый лес, иначе именуемый гаем?»

– «Да, Капитан. Тяжелый случай. Тут так сразу не растолмачишъ. Попробую объяснить так, чтоб даже такому наваристому королю ясно было. В общем, мы искали тайники тамплиеров, изымали из них карты, трактаты по архитектуре, переводы разных там древних греков и прочую беллетристику. Опять же спасали местных спецов и переправляли их в тихие уголки вроде Шотландии, Германии, Португалии или той же твоей Наварры. Точь-в-точь как Штирлиц пастора Шлага. Потом мы все успешно закончили и в ритме менуэта увальсировали к себе обратно».

– «Так, понятно. Впрочем… А, ладно… Скажи: здесь такие тайники могут быть?»

– «Почему нет! Тамплиеры если уж что-то делали, то уж так – с чувством, с толком, с расстановкой! А шо?»

– «У меня есть идея. Сейчас я ее додумаю и поделюсь!»

– «Ладно, жду. Буквально глаз не смыкаю. Только, пожалуйста, шевели мозгами побыстрее, а то я с утра пойду тебя закладывать мамаше Като. Я ж должен выглядеть как серьезная договаривающаяся сторона, а не как представитель канадской фирмы в день праздничной распродажи Генрихов Наваррских! Четыре по цене трех».

– «Я не понял?!» – Мое удивление, кажется, не знало границ. – «Ты что же, хочешь открыть мое местонахождение королеве?»

– «Ой, догада, догада! Только я ей скажу, что ты там скрываешься один, как Шерлок Холмс на болоте. Ну-у… Может, еще Мам в качестве собаки Баскервилей. Так что даст она мне пару судебных приставов да десяток всадников для эскорта. Не с итальянским легионом же тебя под белы руки из теплой койки вынимать!»

– «Но зачем?»

– «Капитан! Ты становишься недогадлив! Никакой дю Гуа ничего против мандата за подписью Екатерины сейчас не сделаем. А если дернется – в момент окажется, что он вражина лютая и с тобою, коварным мятежником, в заговоре. Что в общем-то правда, но к делу не относится. А дальше – у нас с тобою будет десять – пятнадцать лье, чтобы распрощаться с группой поддержки. Опять же я надеюсь, за твою голову с государыни аванс смутить. Глядишь, на первое время денег хватит».

Да, Рейнар не зря звался Лисом. После разъяснения план моего друга казался вполне осуществимым. Действительно – ни один судебный пристав без особого на то приказа не осмелится надеть кандалы на короля Наварры. А приказа такого не будет. Ведь если Екатерина действительно знает, что я не убивал ее сына, значит, я еще вполне пригожусь королеве-матери как политическая фигура. Вернее, не я, а король Наваррский пригодится. Господи, ежели д'Орбиньяк действительно прав и я – не он, то где же настоящий Генрих Бурбон? Что с ним сталось? Стоит мне сейчас доехать до двора Екатерины и заключить с ней договор о признании сюзеренных прав Франции в Наварре, и когда настоящий Бурбон появится – если истинный Генрих, конечно, жив, – ему ни за что не удастся доказать, что он не является самозванцем. Даже представь Его Величество верительную грамоту от самого Господа Бога. Но стоп! Сейчас не об этом. Действительно, план моего друга почти безупречен. Шанс уйти из-под носа дюжины судейских крючков всегда представится.

Однако есть пара «но», которые нельзя упускать из виду. Первое: если де Батц добрался до аббатства и там его действительно ждал де Труавиль с пистольерами, то они уже где-то здесь поблизости. А если нет, то к утру обязательно будут. Наверняка они попытаются подослать кого-нибудь в замок и уж, во всяком случае, перекроют дорогу, ведущую сюда. Мано знает Лиса, но если ему доведется увидеть моего адъютанта в кругу людей парижского прево, боюсь, что вывод будет подразумеваться сам собой. Памятуя о горячем нраве лейтенанта, я бы не рекомендовал Рейнару появляться в подобной компании.

И второе: если судебные приставы обнаружат меня в гостях у дю Гуа – скорее всего ему действительно не поздоровится. Королеве он не мил уж тем, что имеет влияние на ее сына, а узнай она, что месье де Беранже желает и вовсе отстранить Мадам от дел – и мой нынешний собеседник в секунду окажется государственным изменником. А там и до Монфокона недалеко.

Зачем мне это надо? Екатерина, как ни крути, – карта сыгранная. Ее влияние на сына год от года будет падать. Дю Гуа значительно интересней, и если сейчас его подцепить на крючок, то в будущем он может весьма пригодиться. Зачем же мне агент влияния без головы?! Тем более что крючок для любимца будущего короля Франции у меня, вероятно, есть. Огромный золотой крючок!

Выслушав мои соображения. Лис сообщил, что слышит речь не мальчика, а его папы; что утро вечера мудренее, хоть глаз не открывай; и что с его. Лисьей, точки зрения, раз уж все равно осень на дворе – самое время посчитать цыплят. К чему относилось последнее заявление, я так и не понял. Да и, правду говоря, меня сейчас больше интересовало другое: во что бы то ни стало необходимо было сохранить ценного агента влияния – Луи де Беранже, сьера дю Гуа.

– Послушайте, мон шер коронель! – Я сделал прочувствованную паузу, чтобы дать понять красноречивому хозяину, что в душе моей идет игра страстей. Пока еще с ничейным счетом. – Вы открываете мне глаза, дорогой друг. Позвольте, я буду звать вас так!

– Конечно, сир! – вдохновенно проговорил он. – Для меня это большая честь!

«Ну и дурак!» – читалось в его красивых голубых глазах. «Сам дурак!» – могло читаться в моих, но надеюсь, не читалось.