Янтарь на снегу - Оксана Глинина Страница 40

Тут как будто еще сохранился ее цветочный запах. Непрошеные слезы покатились по щекам. Как бы мне хотелось, чтобы мамина рука нырнула вниз и погладила меня по пышным детским кудряшкам.

И я вспомнила, вспомнила…

Из-под стола можно рассмотреть всю библиотеку в щель между панелями, я всегда смотрела.

Вот мама что-то долго и усердно ищет, а я терпеливо сижу и наблюдаю за ней. Удивительно, а мне казалось, что я ее почти забыла — это сосредоточенное лицо и внимательный взгляд. А она стоит передо мной, как и раньше, — худенькая, с аккуратно причесанными волосами, не то что у меня.

«Теперь оно будет лежать здесь… — говорила мама больше сама с собой, нежели со мной, но мне нравилось сознавать свою важность, будто настоящая взрослая. — Мы ведь найдем, не так ли? Это наш с тобою секрет».

Она повернулась и улыбнулась мне, потому что знала — я подглядываю за ней в щелку.

А вот уже другое время, Инге уже другая — похудевшая и осунувшаяся, что-то очень быстро пишет, сворачивает вместе с кулоном, который всегда висел на ее шее — цепляет все это к птице, терпеливо ждущей на подоконнике, и выпускает голубя на свободу.

«Я все сделала правильно, малышка. — Она сжала меня в объятиях, больше для собственного успокоения. — Так будет лучше…»

О чем она сожалела? Почему плакала?

В моем прошлом больше тайн, чем казалось. И моя мама — самая большая загадка, не разгаданная до сих пор. Выходит, чтобы на все найти ответы, необходимо разобраться в жизни моей матери.

Я вытерла щеки и погрузилась в раздумья, силясь вспомнить еще хоть что-нибудь, и вдруг дверь библиотеки открылась. От неожиданности я чуть не ударилась головой о столешницу. Внутри похолодело. Вот будет смеху-то, когда меня здесь обнаружат — великовозрастная девица с коленями, прижатыми к подбородку, и растрепанными патлами сидит под столом. А еще леди, названная одной из невест короля! Занятия по сокрытию под столом в случае дворцового переворота. Обхохочешься!

— Я понимаю ваше нетерпение, матушка, — это, понятное дело, говорил Легарт. — Но постоянно жаловаться мне на девушку — это уже слишком!

— Но она ведет себя совершенно неподобающим образом!

Леди Катрисс! А как же иначе? Нет ничего лучше, чем жаловаться сыну на бездарную родственницу. Но, может, оно и к лучшему — я ведь сама хотела уговорить Легарта отказаться от затеи со сватовством.

— Вспомните себя в семнадцать лет, мама! — А у родственника терпение на пределе — видимо, жалобы ему поднадоели порядком.

— Что ты имеешь в виду? — Леди тоже изменило обычное спокойствие. Это хорошо — чем раньше свечка загорится, тем раньше отгорит.

— Думается мне, вы не всегда были покладисты. Особенно когда вас пытались выдать замуж за лорда Баниуса. Или вы забыли, как сбежали из дома среди ночи в военный лагерь к моему батюшке?

— Что?.. Откуда…

О, как много в этой семье интересных тайн! Похоже, у меня входит в привычку подслушивать важные разговоры. Не пора ли сменить статус придворной леди на покровы тайной шпионки, рожденной в тени? Но образ девицы, вываливающейся из-за портьер и роняющей на голову объектов слежки тяжеленные камни, неудачно выскальзывающие из-под увесистой стопы, мигом охладил мои фантазии.

Нехорошо это — надо исправляться.

— Оттуда, матушка. Дело давнее, и ведь тогда все замяли, потому что вам хватило ума нарядиться в крестьянское платье, и вас приняли за обычную дворовую девицу.

— Ужас какой!

А леди и правда была потрясена и расстроена не на шутку. В отличие от Легарта, который находил в разговоре удовольствие. Как же, самая чопорная леди мира тоже была способна на отчаянные поступки!

— Никто ничего не знал! Твой отец поклялся молчать об этом!

— И он молчал, мама, до того вечера перед боем за Ковенойс. Я, к своему стыду, дрожал, как загнанный заяц, так что он подбодрил меня этой историей как самым прекрасным воспоминанием о вас. Стоит ли говорить о том, что на следующий день его не стало, а вы, вместо того чтобы оплакать его и поддержать своего единственного сына, сбежали и спрятались в свою задирвитскую норку, как полевая мышь во время маланкострелой грозы.

— Я… — У бедной леди Катрисс не нашлось, что ответить.

Ух и нехорошо же подслушивать! Такие вещи узнаешь о людях, неудобно как-то.

— Я очень любила твоего отца! — Даме было нелегко выговорить это, но она все же решилась. — И я знала, что нравлюсь ему, но мои родители умудрились сговориться с Баниусами за моей спиной, я пришла в ужас и отчаяние. Ведь мы договорились с молодым лордом Браггитасом, что я дождусь его из очередного похода, и мы поженимся, но оказалось — времени у нас нет, и я безумно испугалась. Ты можешь быть спокоен, твой отец знал, что любим.

А то! Какая дура без любви ворвется в военный лагерь к молодому человеку с требованием предложения руки и сердца?

— А уехала я, потому что мне была невыносима одна мысль, что я его больше не увижу…

Ого! В голосе леди послышались слезы.

— Я не хотел вас расстраивать, матушка! — спокойно произнес кузен, как будто и не доводил женщину до слез. — Но мне тоже было очень трудно в тот момент, когда вы покинули меня.

— Но ты справился.

А я-то было поверила, что в леди от человека больше, чем от каменного голема.

Ох, леди Катрисс, вероятно, годы никому не несут просветления ума — вашему сыну нужны были ласка и поддержка. Легарту в то время было от силы лет пятнадцать, на него столько всего свалилось, а рядом ведь никого не оказалось. Так и закалялся он, как клинок в горниле горестей и напастей. Видимо, это особенности взаимоотношений особ высшей крови.

— Я просто хочу донести до вас, мама, — если уж вы способны были бунтовать и решились на побег из дома, то представьте, каково сейчас Гинтаре.

— Но я стараюсь, как могу! — Нотки раздражения в голосе леди заменили ноты потрясения и читались все отчетливей. — Самые лучшие наставники, швеи, ткани! Ты хоть представляешь, сколько денег на это все уходит?

— Представляю, ибо я за это плачу! — весьма жестко оборвал Легарт жалобы матери. — Но я хочу, чтобы эта ситуация доставляла как можно меньше проблем — ведь я вас вызвал сюда не для того, чтобы выслушивать жалобы, а для того, чтобы вы помогли девушке освоиться в обществе, обучили ее всему, что знаете сами.

— Но я наняла лучших наставников, для ее же блага!

— Мама, они относятся к ней, как к кабацкой девице. Вы об этом не подумали?

— Но…

— Вот именно! Всем известны эти отвратительные слухи, а ведь их распространяла еще Рената. А вы представьте только, что вообще в великосветских головах делается после всего случившегося! Гинтаре воспринимают, как… дикарку!

— Легарт, дорогой, но она сама не стремится улучшить свою репутацию! Растрепанная, стричь и причесывать себя не дает, новая одежда ей не нравится, Дону Лоренцо отдавила все ноги на уроках танцев. Как, скажи, научить человека всему, если он сам не пытается что-то в себе изменить?