Где водятся волшебники? - Светлана Багдерина Страница 4

Торжествующе смеясь, высокий чумазый маг с единственным жидким подпаленным клочком шевелюры на вымазанном сажей темечке – территории выжженных волос – упруго выпрямился во весь рост. Он стремительно выбросил руки вперед, и с удовольствием, почти физически ощутимым в радиусе ста километров, выплюнул два заключительных слога заготовленного заранее смертоносного заклинания. С кончиков пальцев колдуна сорвались десять изломанных черных молний и, вмиг преодолев разделявшее их расстояние, накрыли трескучей сетью ковер и его пассажиров.

Свист отклоненной снова стрелы… Отчаянные вскрики… Ослепительная черная вспышка, подернутая золотом… Ликующий смех…

Оборвавшийся вдруг пронзительным двойным воплем.

Потому что совершенно непонятно и необъяснимо молнии, словно спружинив от золотого облака, на мгновение раньше окутавшего беглецов, устремились к хозяевам, сжали в горячих объятьях…

Обугленные останки щита полетели, кувыркаясь, в бушующий внизу горный поток.

Остановился ковер только через полчаса, зависнув над неведомым ущельем, и только потому, что пролететь еще хотя бы сантиметр он уже не смог бы и под страхом быть навечно погруженным в кипящую под ними на перекатах речку.

– Х-хель и преисподняя… – простонал сквозь зубы едва пришедший в себя отряг, с усилием отдирая гудящую как набат голову от Масдая, пахнущего горелой шерстью и почему-то жженым волосом. – В-второй раз за день…

– Т-тенденция, однако… – слабо усмехнулась в ответ Серафима и осторожно разлепила глаза. – Бог т-троицу… любит…

– Чур тебе на язык… – сердито прошуршал Масдай и снова утомленно умолк.

Иванушка смахнул с обожженного лба подпаленную челку, охнул, и слегка осоловелым взглядом воззрился на чистое майское небо, накрывшее их своим куполом.

Так…

Глаза сверху…

Значит, спина снизу.

Мысли бродят…

Значит, мозг на месте.

По-крайней мере, головной…

Олаф справа.

Значит, Сеня… Сеня…

Как называется это направление, которое сверху, но когда ты лежишь?.. То есть, если бы стоял, оно было бы сверху, но вот ты лег, и оно стало… сбоку?.. с торца?.. с торса?.. с тороса?.. с торшера?.. Нет, это вообще не то…

– Где посох? – просипел справа хриплый голос отряга.

– Подо мной где-то… – туманно сообщил и закашлялся голос супруги с неидентифицированного направления в районе Ивановой макушки.

Послышался шорох мешков с припасами, отделяемых от заваленной ими Сеньки, и в поле зрения Иванушки появилась родная растрепанная голова. Обгорелые закопченные пряди разной длины весело торчали в разные стороны, делая любимую жену похожей на инструмент для чистки труб и дымоходов и его владельца одновременно. Измазанная копотью физиономия заботливо заглянула ему в лицо, тронула кончиками пальцев лоб и сочувственно сморщилась.

– Больно?

– Нет, ерунда… В Шатт-аль-Шейхе на солнце хуже обгорал… – храбро улыбнулся Иван и сделал почти успешную попытку сесть. Небо и горы испуганно метнулись в разные стороны, в голове взорвался годовой запас вамаяссьских фейерверков, и он снова обрушился на всевыносящую спину надежного Масдая.

– Ничего, полежи, приди в себя, – успокаивающе проговорила Серафима. – Кстати, ты в курсе, что у тебя не только солнечный ожог, но и солнечный удар?

– Ч-что?..

– Я говорю, что мне всегда было любопытно, как ты будешь выглядеть в старости…

– Ч-что?!..

– Лысый череп тебя нисколько не портит, вот я на что намекаю, – уже почти сердито сообщила супруга. – Почти. По-крайней мере, не настолько, чтобы прямо сегодня подавать на развод.

Иван схватился за голову…

Она была покрыта редкими островками жженых волос и с готовностью отозвалась такой же нудной тупой болью ожога первой степени, как и лоб. От резкого движения куртка и рубаха на его плечах осыпались на спину Масдая черным пеплом, и тут же были унесены порывом ветерка.

– Ничего себе… – забыв про головную боль и нудящие ожоги, прошептал Иванушка.

– Зато шапка целая, – весело сообщила Сенька, выудила у него из-под спины отряжский летний малахай из шкуры варга – подарок Фригг – и услужливо вложила ему в руки.

– Репка недожаренная… – царевна с жалостью погладила ощетинившуюся обгорелой шевелюрой мужнину голову. – Хотя могло быть и хуже.

– Это как? – испугался Иван.

– На твоем месте могла быть я.

Олаф фыркнул в кулак.

– А посох… тоже целый? – смутился лукоморец и поспешил перевести разговор на что-нибудь более нейтральное и конструктивное.

– Щас поглядим… – пробормотала Серафима и извлекла на всеобщее обозрение из груды погибшего багажа гениальное творение Агграндара. Посох был цел – ни подпалины, ни выщерблины, ни трещины, только… Показалось им, или нет, но светиться он стал как будто слабее?

– А где эти? – спохватился Иванушка и снова попытался вскочить.

– Опять пропали, – ковер поспешил рассеять его опасения. – Молнии как ударили, у меня все перед глазами завертелось, полыхнуло, посыпалось… а только развеялось – я тут же такого ходу дал, как в жизни не летал, даже в детстве, когда мы с братьями в салочки играли… Едва гору не снес с перепугу… А может, и снес. Но их к тому времени в поле зрения уже и духу не было… вроде. По-крайней мере, не гнались. И после я их не видел.

– Может, с ними что-нибудь случилось? – резонно предположил Иванушка.

– Вот только не надо намекать, что я должен был отправиться на их поиски, чтобы помочь в случае чего, Иван Симеонович! – едва не дымясь теперь еще и от благородного возмущения, пылко фыркнул ковер.

– Да нет, я вовсе это и не имел в виду… – смутился отчего-то лукоморец.

Отряг оторвался от задумчивого изучения обугленных остатков своей рубахи под слегка оплавившейся кольчугой на целом и невредимом правом боку, и снова уставился на посох.

– А Ада… волхв с именем на «А»… – благоразумно-вовремя вспомнил он угрозу ковра, – не говорил, как именно посох Агграндара будет нас защищать?

– Нет, не до этого было, – с сожалением покачала головой царевна. – Просто сунул в руки на бегу, наказал держать покрепче и далеко от него не отходить, и был таков.

– По-моему, это был очень хороший совет, – переглянувшись, в один голос постановили все.

Помывшись в горной речке и избавившись на берегу от всего, что двойное попадание молний не пережило – половины одежды, пары мешков, недельного запаса обугленной до состояния кокса провизии, чашек, кружек и котелка, от которого остались только ободок и донышко, соединенные друг с другом приварившейся ручкой, а также того, что когда-то было Сенькиным луком со стрелами, отряд утомленно присел на бережку и, меланхолично бурча пустыми животами, задумался о месте ночлега.