Злой город - Дмитрий Силлов Страница 4

Ребенок при виде отца и дяди выпростал ручонки из холстины, замахал ими и радостно засмеялся.

– Ишь ты, дядьку признал! – удивился Степан, кладя узелок с пряниками рядом с сыном.

На голос ребенка обернулась молодая женщина, до этого настолько увлеченная своим огородом, что ни топота копыт, ни разговора мужчин не услыхала. Поднялась с колен, отряхнула подол, подошла, но стала в сторонке – негоже бабе первой в мужской разговор встревать.

Степан спрятал улыбку в бороде. Ладная у него жена. Послушная да работящая, к тому же еше и красавица, каких поискать.

– Дарьюшка, забирай дитё, гостинцы и приготовь-ка нам чего-нить пожевать, – сказал Степан ласково. – Да и выпить бы ради такого случая не грех.

Женщина улыбнулась.

И у нее муж справный, хоть и строгий. А главное – любимый. Тряхнула мужниным подарком – тяжелыми серебряными серьгами с изображением Лады-роженицы [21], улыбнулась озорно, поклонилась витязю.

– Здрав будь, боярин! То-то я смотрю, кто это такой бравый да статный к нам приехал. А как вымахал за зиму-то!

Гридень, даром что с виду лихой вояка, в шишаке да в полном воинском доспехе, вздетом скорее для виду, нежели для дела – не биться ведь в дом родственника собрался, а в гости – покраснел как мальчишка и опустил глаза.

– Да будет тебе, тёть Дарья. Какой из меня боярин?

Однако родственница не угомонилась, продолжая сверкать белозубой улыбкой, от которой пару лет назад сходили с ума все козельские щеголи. И не от них ли подале увез дядька Степан красу-девицу молодую жену в чисто поле за три дня езды от стен родного града?

– А какая ж я тебе тётя, коли всего на две весны тебя старше?

Неизвестно с чего это вдруг, но стало витязю жарко под доспехом, хоть и не травень-месяц [22]на дворе. Неловкой сцене конец положил Степан.

– Дарья! Иди в дом, говорю! Совсем парня засмущала.

Молодая женщина вздрогнула и засуетилась, поняв, что в веселье своем слегка переборщила:

– Сейчас, Степушка, я уж, почитай, в огороде закончила. Только рогожку заберу. А щи-то в печи горячие, вы уж там поскорее. Ты ж знаешь, мне стол собрать что тебе топором махнуть.

Степан кивнул, и, держа коней под узцы, мужчины направились по едва заметной тропинке к утоптанной широкой дороге, ведущей к реке.

– Дядя Степан, а чего вы на отшибе живете? – спросил витязь, скорее для того, чтобы порушить неловкое молчание. Суров дядька Степан, ох, суров. Нелегко небось приходится молодой жене. Однако, несмотря на суровость, заметил племянник, как одно лишь мгновение смотрели друг на друга Степан и Дарья. Лишь мгновение – а понятно все, и слов не надо. Любовь – она лишних слов не требует.

– Ведь Дикое поле рядом, – продолжал мысль гридень, – рукой подать. А там и Орда не за горами. Не дай бог нагрянет…

Степан усмехнулся невесело:

– И что?

– Как что? Ну, в городе за стенами все ж спокойнее…

Степан вздохнул, отгоняя воспоминания. Вновь заныл длинный старый шрам на шее – память о Калке-реке [23], с коей немногие домой вернулись. А не вернулось – без счета.

– Знаешь, племяш, подальше от людей да князей – оно поспокойнее будет, – ответил он. – Да и уберегли ли нычне твои стены от Орды Владимир-град, а до того Московию с Рязанью?

– Так-то оно так, – понурив голову, согласился витязь, сжимая кулак в усиленной железом боевой рукавице. – Эх, если б князья в свое время одним кулаком ударили, мы б, глядишь, ту Орду еще на Калке-реке побили.

Степан снова хмыкнул:

– Вы б побили. Ты, поди, в то время лихое еще под стол пешком ходил… Но в одном ты прав. Кулак – оно завсегда лучше. В кулаке сила, в единстве. А когда каждый палец в свою сторону кажет, такие пальцы переломать ой как просто…

Дарья медленно свернула рогожу, разрывая извечную связь двух рожениц – женщины и матери-земли, и мысленно поблагодарила живую почву – и за прошлые урожаи, и за тот, что она их семье нынче дать собирается. После чего подняла глаза.

Ее мужчина удалялся, ведя неторопливую беседу с родственником. Хорошая примета глядеть вслед любимому, даже если уходит он ненадолго. Тогда не забудет он никогда тех, кто ждет его дома, и завсегда дойдет до того места, куда собирался дойти…

Сзади послышался топот копыт. Кого это еще Господь послал? Что за день, гости один за другим?..

Дарья обернулась – и даже не успела подивиться странным гостям с одинаковыми плоскими лицами и раскосыми глазами, одетым в длиннополые доспехи, напоминающие халаты.

Она и боли-то не почувствовала от стрелы, клюнувшей ее в грудь. Лишь мысль прилетела: «Вороги напали! Сын…» – прилетела и оборвалась вместе с криком, лишь на четверть выкриченным, да двумя другими стрелами оборванным.

Дарья против воли медленно опустилась на колени. Бежать хотелось – к сыну, к мужу, спасти, предупредить! – а силы как-то сразу оставили. И с последним вздохом светлая душа женщины взлетела вверх, в свой последний путь, а тело, сминая тростниковые древки ордынских стрел, вновь обнялось с землей – теперь уж в вечной, неразрывной связи…

Степан обернулся. Последний крик жены не звуком – сердцем почувствовал.

И увидел.

Мимо его дома пронеслась огромная тень. Взлетела, опустилась плеть с железным шаром на конце, с завалинки на узелок с пряниками плеснуло красным.

Степан глухо взревел и бросился вперед – смять, задушить, разорвать на части!..

Но сзади на спину навалилось тяжелое.

Степан потерял равновесие и упал лицом в грязь. Тело в полном доспехе – все ж нелегкая ноша, как ни крути.

– На коней, дядя Степан! Быстро, пока не заметили! – прошипел племянник на ухо родственнику, придавливая к земле, вминая в грязь лицо вместе с ревом медвежьим, рвущимся из груди. Степан напрягся, отжал руками тело от земли, сплюнул в рот набившееся, выдавил из себя не крик – хрип.

– Там Дарьюшка!.. Сын!..

Меч с шипением покинул ножны. Выхватывать оружие ратников учили из любого положения.

Почувствовав слабину, Степан рванулся из захвата.