Алтарь - Александр Прозоров Страница 4

— Не смущай мою душу, Изекиль, — скрипнул зубами Саатхеб. — В любом поступке Сошедшего с Небес больше мудрости, нежели во всех ваших храмах! Неужели ты собираешься позволить презренным чужестранцам касаться нашей священной земли? Вспарывать ее плоть мотыгами, черпать воду великой реки, срезать выросший на наших полях хлеб? Этой чести достойны только уроженцы нашего прекрасного Кемета! Удел рабов — мыть полы во дворцах, умащать тела номархов маслом, услаждать их своим телом либо жертвовать собой во имя их покоя. Или ты думаешь, что свободный египтянин станет менять сальные факелы в ночных коридорах, застирывать чужие туники или работать в дни священных праздников? Дикари ленивы, злобны и кровожадны, они не умеют ни работать, ни беречь содеянное чужими руками. А коли так, то почему не отправить их в далекие южные или северные пределы, чтобы они за кусок лепешки отдавали по воле Великого свои никчемные жизни в схватках с еще более дикими племенами? Ужели ты хочешь посылать туда уроженцев Кемета? Поливать их кровью неведомые тропки в краях, еще не признавших руки и воли Сошедшего с Небес?

— Ты хорошо помнишь уроки Мудрого Хентиаменти, — скривился жрец. — Но, как я вижу, сам ты родился здесь, на берегах Нила. И копейщики твои — не нубийцы и не шарданы. Зачем же ты жертвуешь их священными жизнями?

— Тебе не удастся обмануть меня, Изекиль, — покачал головой Саатхеб. — Мы находимся на святых землях Кемета, во владениях Великого Правителя, Сошедшего с Небес и Напитавшего Смертные Народы Своей Мудростью. Неужели ты думаешь, что дикарю и чужеземцу будет позволено обнажать здесь оружие и проливать чью-то кровь? Те, кто недавно посмел это сделать, ныне бегут в моем обозе, моля своих богов о милости Великого. Удел дикарей — сражаться ради нашей славы в диких землях, а не здесь, среди святилищ.

— Тогда почему здесь, на святой земле, покой Великого и его номархов охраняют не дети Кемета, а смуглолицые уроженцы Элама и чернокожие вивиты?

Номарий вздохнул. Он никак не мог понять, почему жрец Небесного храма выбрал именно сегодняшний вечер — последний вечер победоносного похода, — чтобы попытаться кинуть червоточину сомнений в его душу. Разве Великий не выстроил мир наиболее прекрасным и справедливым образом? Разве он не раздвигает границы порядка в самые дальние пределы? Зачем же сомневаться в правильности закона? Зачем искать мелкие огрехи в подвалах огромного прекрасного храма? Мелкие сомнения приводят к большим изменам. Потому что измена никогда не бывает маленькой.

— Я удивляюсь, что Великий напитал мудростью не только храмы Ра, Таурты, Птаха и Маат, но и темные Небесные храмы, прославляющие смерть и мучения.

— Мудрость — это всегда мудрость, номарий, — скривил свои бледные губы жрец. — Нет знаний плохих и хороших. Есть только просто мудрость. Смертным важно знать не только то, когда поднимется на небесный свод ослепительный Ра либо когда разольется Нил. Им нужно знать и то, куда они направят стопы, замкнув круг жизни, как им сохранить живыми свои души, как спросить совета у умерших или спасти от исчезновения еще не родившихся детей. И кстати, что-то я не замечал, чтобы в воинские походы ходили слуги Ра, Нехбеты или хотя бы Птаха. Советники Нефелима почему-то посылают нести волю Великого именно нас, жрецов смерти.

Это было правдой. Неизменными спутниками каждого воинского подразделения были писец Нефелима и служитель великой черной Аментет, хозяйки мира мертвых, женщины с человеческой головой. Среди сотников даже бытовала присказка, что самый маленький военный отряд не может иметь копейщиков, поскольку в него войдут только писец и жрец Небесного храма. Хранители всех прочих знаний предпочитали держаться подальше от смерти, крови и страданий.

— А почему ты выбрал служение именно богине смерти, Изекиль? — примирительно спросил Саатхеб. — Может быть, тебе больше хочется ходить в походы, а не приносить жертвы? Тогда приходи к нам в Намру, врата крепости открыты для всех.

— Для всех ли, номарий? — криво усмехнулся жрец. — Прежде чем принять твое приглашение, отважный Саатхеб, хочу сказать, что я родился в шестой день сезона ахет. [5]

— А, вот оно в чем дело… — пробормотал воин. Дата рождения Изекиля меняла все дело. Саатхеб отлично помнил, что, согласно старинным приметам, всем мальчикам, родившимся в четвертый, пятый и шестой дни ахета, предрекалась смерть от лихорадки или пьянства. Принять такого на службу означало накликать мор на весь гарнизон крепости либо на весь отряд, в котором ему предстояло воевать. — Значит, в других храмах тебе отказали в учении?

— Смерть не обходит стороной и хижины смертных, и дворцы номархов, и храмы богов, — пожал плечами жрец. — Ее боятся везде, кроме Небесного храма. Ведь Небесный храм остается ее домом.

— Весь поход меня мучает один вопрос, Изекиль… — Номарий приподнялся на носки сандалий, наблюдая, как воины разбивают лагерь. Пленников, как и было приказано, согнали в плотную кучу и связали спина к спине. Так им и теплее, и убежать труднее. Кормить и поить не стали — чтобы не гадили под себя и чтобы больше об утренней еде думали, а не о бегстве. Вокруг рабов замерли с копьями, но без щитов десять караульных. Остальные копейщики, побросав на землю взятые в разоренном разбойничьем селении кожи, уже расселись десятками, пуская по кругу большие бурдюки с пивом и деля рыбу. Еще несколько караульных Тель-Ну-Намра поставил снаружи, за пределами лагеря. Молодец, догадался. Конечно, отряд находился в родных землях — но меры предосторожности должно принимать всегда, даже ощущая себя в полной безопасности. Хороший номарий вырастет из полусотника.

— О чем ты хотел меня спросить, Саатхеб? — напомнил о себе жрец.

— Прости, — спохватился воин. — Я хотел тебя спросить, к какому народу ты принадлежишь? Я никогда не видел людей с таким цветом кожи. Коли ты чужестранец — как смог стать учеником Мудрого?

— Сколько тебе лет, номарий? — ответил вопросом на вопрос Изекиль.

— Я видел уже двадцать восемь разливов, жрец.

— Я тоже, номарий. — Служитель Аментет зябко завернулся в свой серый балахон. — Двадцать восемь разливов. Но ты уже командуешь отрядом, водишь его в походы, отчитываясь лишь перед всевидящей Маат и Сошедшим с Небес, а я так и остаюсь мелким служкой при Мудром Себеке. Никто и ничто, затерявшийся в сумраке Небесного храма.

— Я хожу в походы уже десять лет! — резко оборвал его Саатхеб. — Я вышел в Мертвый поход на шиллуков простым копейщиком, а вернулся полусотником, оставшись единственным выжившим из своего десятка. Я плавал с Мудрым Саккатом за Зеленое море в Великий Северный поход и заслужил его похвалы за отвагу и решительность. Трижды я проливал кровь во славу Великого, дважды меня вымолили из Небесного храма лишь милостью Маат! Сам Мудрый Хентиаменти принял меня после похода за Зеленое море и повелел заказать пророчество о моей судьбе. После излечения от раны я получил титул советника при номархе Намры, а затем меня представили самому Великому Правителю, Сошедшему с Небес и Напитавшему Смертные Народы Своей Мудростью! Он назвал меня великим воителем и самолично направил в поход на грабителей шасу! Как ты смеешь намекать, что я слишком молод для своего звания?!