Легион. Возмездие - Алексей Живой Страница 4

Ветер был для скифов попутным, также как и для приближавшегося с юга неприятеля, а значит, слабая надежда проскочить вдоль берега все еще оставалась. Сколь ни был грозен скифский адмирал, взиравший с кормы «Узунлара» на огромный флот греков, почти заблокировавший ему обратный путь, а сражаться с такой армадой ему не особенно хотелось. И не потому, что он боялся, — Леха Ларин греков не боялся, он хоть сейчас бросил бы все свои силы в героическую, но последнюю атаку. Ему было просто обидно. После столь блестяще проведенного налета на неприятельские тылы, захватив столько добычи, — корабли просели в воду почти на метр под грузом греческого золота и живого товара, — и, сполна отомстив своему давнему врагу Иседону, Ларин немного утомился воевать. Он даже отказался от схватки со спартанцами, хотя просто руки чесались намылить шею этим самовлюбленным воякам. Ему впервые просто хотелось мирно вернуться в родную гавань.

В это утро адмирал уже настраивался на долгое и безмятежное плавание. Тем более, что Иллур вызвал его письмом не в Малую Скифию, до которой было рукой подать, а в «далекий» Крым, добираясь до которого можно было успеть немного расслабиться. Но… не тут-то было. Греческий флот, о котором так много и давно говорили, и в прибытие которого Ларин уже не верил, как во второе пришествие, все-таки прибыл. И сделал это в самый неподходящий момент.

— Нет, ну какие сволочи эти афиняне, — возмущался скифский адмирал, поглядывая как разворачивает строй, пытаясь сомкнуть кольцо, объединенная армада греческих кораблей, большинство из которых были, без сомнения, афинскими, — сидели бы себе дома, пока до них очередь не дошла. А тут, — на тебе, нарисовались!

То, что ему не дадут уйти без боя, Леха Ларин понимал прекрасно. Не для того здесь собралась столько быстроходных военных кораблей. Насчитав больше сотни триер в открытом море, он перестал заниматься этим делом и безнадежно махнул рукой, даже не попытавшись определить число квинкерем. Одной больше, одной меньше, — какая разница. Это было уже не важно. Для того чтобы пустить на дно его пусть и сильный, но не такой могучий флот было вполне достаточно и половины этих кораблей.

Но Леха просто не умел сдаваться. Загнанный в угол он всегда выбирал одно, — атаковать. Иначе был не приучен. «Помирать, так помирать, — примирился он со своей судьбой, — но сделать это надо так громко, чтобы до самых Афин слух докатился, что нет сильнее скифских моряков».

— Если отрежут путь, ударим вдоль берега, Темир, — решил не мудрствовать Леха, отдавая приказ капитану флагманской квинкеремы, который должен был транслировать его дальше, — курс не менять. Близко только триеры неприятеля. Если попробуют остановить, мы сомнем их своей мощью…

И добавил вполголоса, чтобы его никто не услышал:

— …сколько сможем, пока не сомнут нас. Я хочу подороже продать свою жизнь.

Темир, кивнул, удаляясь.

Меж тем, греки совершали какие-то мелкие перестроения, словно никуда не спешили, и некоторое время флот Ларина двигался беспрепятственно параллельными курсами с врагом. Было видно, что грекам нелегко даются маневры. Попутный ветер помогал им догонять флот Ларина, уходивший в сторону Малой Скифии, но скорее мешал пока атаковать его, поскольку для этого всем кораблям нужно было совершить поворот на большой скорости с риском перевернуться или протаранить друг друга, а затем двинуться на сближение со скифами. Лучше всего в этом случае было обогнать флот Ларина и, развернувшись, встретить в «лобовой» атаке. Именно это и пытались сделать триеры авангарда, оторвавшиеся от основной массы кораблей.

— Боги на моей стороне! — прокричал Леха, погрозив кулаком неизвестному наварху, — Ураган на вашу голову. Попробуй, останови нас!

Погоня, к радости Ларина, затянулась. Одесс, вместе с «умывшимися» спартанцами, остался далеко позади и давно скрылся за целой чередой прибрежных скал. Когда настало время для битвы, погода вдруг резко испортилась, — ветер пригнал целый табун дождевых облаков, — не говоря уже о том, что быстро наступал вечер. Враг сомкнул, наконец, кольцо окружения, но его корабли стали быстро таять в предвечернем сумраке, наполненном влагой. Из-за дождя видимость резко упала, хотя до ночи еще оставалось немало времени.

— Смотри-ка! — потешался Леха, удивленный тем, что боги так быстро ответили на его молитву, — похоже, намечается шторм. Лучше и быть не может. Так, глядишь, еще и проскользнем.

Он приблизился к борту, обойдя баллисту, и схватился за ограждение, пытаясь взглядом проникнуть сквозь строй поджидавших его впереди кораблей. Триеры греков уже спустили паруса и убрали мачты, изготовившись к атаке, отчего стали почти неотличимы от морской глади. Момент истины приближался. Но Ларина это ничуть не пугало, даже наоборот. Узрев, что творится с окружающим миром, где назревал шторм, он испытал настоящий восторг. Леха любил стихию, быть может, оттого, что сам был ей подстать. Несмотря на мощный ветер, он рискнул и приказал не снимать парусов. Его флот, ударной группой которого были сейчас квинкеремы, несся вперед навстречу судьбе, разрезая волны с такой скоростью, что корабли скифов едва ли не черпали массивными носами воду.

Адмирал, так увлекся созерцанием этого полета в быстро сгущавшихся сумерках, что даже позабыл ненадолго о том, куда они так летят. И вспомнил о греках лишь тогда, когда сквозь вой ветра до него донесся какой-то треск. Удивленный адмирал успел заметить, что «Узунлар» со всего маху наскочил на греческую триеру, оказавшуюся на его пути, разнес в щепки ее изящную корму своим окованным медными пластинами тараном, и полетел дальше, оставив греков наедине со своим любимым Посейдоном.