Первач - Кирилл Юрченко Страница 4

Наткнувшись на развалины какого-то здания, Тихон заполз внутрь и, подобно крысе, забился в черный ледяной угол. Некоторое время слышал крики, автоматные очереди, перестрелка то прекращалась, то возобновлялась. Вскоре все стихло. Чувствуя накатывающую усталость, насквозь продрогнув, он решил иного места не искать. Бросил на землю куртку. А сверху от коварного холода осенней ночи защитила найденная рваная кошма, густо провонявшая дымом. Ею Злотников укрылся, надеясь, что паразиты, какие могли жить в складках, давно передохли.

Развалины будто кишели призраками. Всю ночь Тихону мерещились голоса. Он несколько раз просыпался, вслушивался и убеждался, что на самом деле никого рядом нет. Ведь не было ветра, ничто не скрипело. Возможно, то были слуховые галлюцинации, возникающие на грани сна, а минутное пробуждение спасало от них, впрочем, ненадолго. Тихон засыпал снова, но голоса проявляли настойчивость. Что-то бубнили, напевали. Казалось, заговори они нормальным языком, и можно будет понять, чего же хотят. Но желание Тихона оставалось без внимания. Какофония звуков, рождавшихся в его голове, не поддавалась расшифровке.

В промежутках между кошмарами ему снилось, что он у себя дома, в Иркутске. И что город, которого нет, — жив. И живы те, кого он так любил…

В очередной раз оказавшись на грани сна и яви, Тихон вспомнил, что на самом деле он в Зиме, лежит в сырых развалинах. Одинокий, никому не нужный человек. А ведь только что казалось, что этого мира не существует. И так хотелось вернуться. Но в сон, как и в реку, нельзя войти дважды.

«Отсюда до Полосы, а там и до Иркутска, рукой подать», — подумалось вдруг.

Пойти туда, а там будь что будет. Хотя бы и сдохнуть…

Почему бы и нет? Эта странная мысль, нелогичная для человека, который еще вчера был озабочен выживанием, несколько успокоила его, и он опять уснул.

* * *

Утром Тихона разбудил яркий свет, льющийся через разлом в стене. Но и после пробуждения он еще какое-то время лежал с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу. Холод отступил, а с ним и ночная безнадега. Несмотря на беспокойную ночь, он сумел выспаться. Тихон потянулся, чтобы размять затекшие мышцы, запрокинул голову и от души зевнул… да так и замер с раскрытым ртом, увидев перед собой череп. Вчера нашарив тряпье, он даже не заметил костей рядом. Чтобы лучше разглядеть останки бывшего обитателя этой дыры, Тихон полез за очками.

— Так это ты голосил всю ночь? — пробурчал он, отчетливо увидев распавшийся на отдельные кости скелет.

Отогревшиеся на солнце паучки испугались движений Тихона и спешно прятались в глубоких черных глазницах. Черепу было все равно. Он молча ухмылялся. Тихон ощерился в ответ.

— Хорошо тебе! Можешь улыбаться хоть целую вечность. И челюсть не заболит. А мне чего делать прикажешь?

Он снял очки, сунул их обратно в футляр.

Что же делать, пожалуй, надо выбираться из этого логова. Утро вечера мудренее — ну, вот оно тебе и утро!

Впрочем, был день. Судя по всему, в самом разгаре. Наручные часы, хотя и не отличались точностью, показывали двенадцать с четвертью.

При мысли, что в это время на «Берте» для команды готовили обед, у Тихона проснулся желудок, настойчиво требуя пить и жрать. Придвинув котомку, он пошарил внутри в поисках съестного. Перебирая вещи, наткнулся рукой на бинокль. Это был очень старый театральный бинокль, дамский, зато маленький и удобный. На нем сохранились следы позолоты, и можно было прочесть полустертую, выдавленную на поверхности надпись: «Сделано в СССР». Тихон вспомнил, как однажды едва не соблазнился обменять бинокль на две коробки сушеной рыбьей икры, но не сторговался. От этого воспоминания желудок еще больше свело. Он перетряхнул вещмешок и обнаружил сверток с единственным оставшимся сухарем. Давеча хотел выбросить, кто бы знал, что пригодится, когда он окажется именно в таком положении.

Размочив сухарь в прозрачной лужице, натекшей в ямке у стены, Тихон расправился с ним быстрее, чем ожидал. И только вознамерился черпнуть воды ладонью, чтобы попить, как за проломом стены кто-то оглашенно крикнул:

— Бах!

Тихон вздрогнул и расплескал воду, не донеся к губам.

— Бах-бах! — очень близко раздался ответный крик.

Голоса детские.

— Ты убит! — злорадно проголосил невидимый мальчуган.

— Нет, ты убит! — заспорил в ответ другой пацаненок.

Как минимум еще по одному детскому голосу выступило в поддержку обеих сторон. Судя по звукам, следом разгорелась нешуточная драка. Сквозь пыхтенье и отчетливые всхлипы слышно было, как шуршат осколки бетона под ногами дерущихся, как стучат не знающие жалости кулаки. Собственно, никакого дела Тихону не было до чужих разборок, тем более поселенческой мелкоты. Но подталкивал не утоленный единственным сухарем голод: возможно, через детей будет легче установить контакт со взрослыми, а значит, найти еду. Главное, не напугать мелкоту.

Он снова черпнул воды, хлебнул и подполз к зияющему пролому в стене. Достал бинокль, чтобы осмотреться.

Детей оказалось больше, чем он ожидал. Дрались четверо. Еще трое застыли в сторонке, наблюдая за схваткой. Одеты кто во что горазд: одежда измятая, долгополая и не по размеру, или, наоборот, тесная. Большие заплаты на штанах и куртках. На ногах разномастная обувь, вместо шнурков веревки. Чумазые лица, грязные выцветшие шапки. Дети были похожи на карликов или неумело сделанных кукольных персонажей, способных вызвать одну только жалость.