Мето. Остров - Ив Греве Страница 4

— Так мне заклеили глаза, потому что считали, что я умру?

— Возможно. Не знаю. Мы тут не все понимаем.

Вот подходят еще трое моих друзей и жмут мне руку. Марк едва сдерживает слезы. А я наконец счастлив, мне хочется обнять их всех и больше не выпускать.

Когда я просыпаюсь, мои друзья все еще спят. Слышу их ровное дыхание, как это было прежде, в спальне Дома. Мне теперь лучше. Рядом с ними мне кажется, что все будет хорошо.

Из головы у меня не выходят слова одного из их главарей. Я должен «заплатить по счету» за исчезнувших бойцов. Неужели они думают, что мы по собственной прихоти вовлекли в эту бойню десятки людей? Что нами руководят их враги, что мы — предатели? Я был так счастлив узнать, что друзья мои живы и невредимы, что даже не спросил о судьбе тех, кого мы вовлекли в мятеж почти насильно. Мне трудно оценить число спящих в загоне. Я верчу головой и вижу, что они лежат в нишах, выдолбленных в скале. Кое-где стоят лестницы, позволяющие добраться до верхних ярусов. Всего ниш около десятка. Поворачиваюсь в другую сторону и вижу набитые частоколом сваи, отгораживающие нас от остальной части пещеры. Не могу разглядеть загородку как следует, там слишком темно, но думаю, что нас закрыли на засов. Итак, мы пленники. А я, привязанный к кровати, пленник вдвойне. Свет еле мерцает. Две масляные лампы стоят в небольших углублениях, вырубленных в полутора метрах от земли. За частоколом свет ярче. Это костер, разожженный метрах в тридцати от нас. На сводах пещеры пляшут огромные тени. Они поднимаются и опускаются, движутся влево и вправо. До меня доносится гул голосов, но я не могу разобрать ни слова. Но вот шум нарастает. Слышны ворчание, свист, невнятная перебранка. Очевидно, там, за перегородкой, снова какая-то стычка. Слышу звук камня, брошенного в воду, и как по сигналу гам прекращается, снова только шепот, который постепенно стихает.

Опять пытаюсь заснуть. Завтра мне будет лучше и я смогу поговорить с друзьями, если только их не отправят на какие-нибудь работы до моего пробуждения.

Они тут и молча хлопочут вокруг меня. Они улыбаются: рады, что я снова с ними.

— Я раздобыл для тебя немного еды, — говорит Марк. — Скоро они позовут нас.

— Куда?

— Заранее никогда не известно. Убирать мусор, рыть ямы, работать на кухне, подбирать на берегу всякую всячину после прилива…

— Кто-нибудь еще выжил, кроме вас?

— Нас осталось только двенадцать из пятидесяти двух бежавших. Пять Красных и семь Фиолетовых, а из слуг — никого. Все остальные пропали во время битвы.

— Пропали еще не значит погибли… Что ты знаешь, например, о Тиберии?

— Я слышал, как он звал на помощь во время боя. Кажется, он был ранен в голову. Но помочь я не смог, солдат было так много!

— Кто из Фиолетовых остался в живых?

— Брут, Флавий, Прокл, Аврелий, Деметрий, Сильвий и Луций.

— Почему же они не подошли поздороваться со мной?

— Не знаю.

— А почему меня привязали?

— Чтобы ты не слишком вертелся во сне и не сорвал повязку. У тебя большой шрам на животе, и они боятся, как бы рана не открылась. Через несколько дней сможешь сидеть.

— Вам удалось переговорить с Рваными Ушами?

— Нет. Они никогда не отвечают на наши вопросы, только выкрикивают приказы. Правда, вчера они дали нам указания, как за тобой ухаживать. А вообще они держатся особняком и шепчутся за нашей спиной. Вот уж не думал, что нам окажут здесь такой прием. Хочешь пить? — спрашивает Марк.

— Да.

Он осторожно приподнимает мне голову, чтобы я смог глотнуть воды.

— Думаю, теперь тебе лучше вздремнуть. Знаешь, ты чудом уцелел.

— А ты не был ранен?

— Я потерял сознание почти в самом начале боя и мало что помню. Проснулся я несколько часов спустя, уже в пещере.

— А что с тобой случилось?

— Неизвестно. Кое-кто считает, что это обморок от страха. Ты ведь помнишь, меня многие называли трусом…

— Я никогда так не думал. Уверен, что причина в другом.

— Возможно. Они заметили нарыв у меня на левом бедре, будто воспалившийся след от укола…

Вдруг у нас за спиной раздался резкий окрик:

— Эй, дурачье, хорош прохлаждаться!

Тон презрительный до крайности. Ему явно противно обращаться к нам.

Мои товарищи уходят, понурив голову. Не знаю, сколько времени пройдет до их возвращения.

В последующие дни боли стихают, и я постепенно возвращаюсь к жизни. У меня вдоволь времени поразмыслить о том, куда я попал. Я попросил товарищей устроить меня поближе к сваям, и теперь могу наблюдать, как живет этот мирок. Я могу разглядеть, кто куда движется, какие тут есть входы и выходы. Пещера очень велика, и обстановка в течение дня в ней меняется. Днем тут никого, зато к ночи помещение заполняется криками и смехом людей, вернувшихся с «охоты». Это их словечко, но я не вижу, чтобы они приносили какую-то добычу. Возможно, они складывают ее у входа или на кухне. К этому времени возвращаются и мои товарищи. Они кормят меня и относят в туалет, устроенный в полусотне метров от нашей тюрьмы, в дальнем углу пещеры.

Рваные Уши сильно от нас отличаются. Они не только выше нас ростом, но и намного мощнее. Занимают много места и выглядят внушительно. Их бороды и гривы зачастую очень густы, у некоторых они заплетены в тонкие косички, вроде веревок. Одеваются они странно. Я не сразу понял, что их одежка сделана из униформы, которую носят в Доме. Те же рубашки, но подпоясанные ремешком, иногда украшенные ракушками или покрытые рисунками и знаками. Их свитера светятся множеством дыр, с рваными или аккуратно подрезанными краями. Брюки у одних укорочены, у других подхвачены на икрах веревкой. Куртки украшены грубой вышивкой, для которой использованы разноцветные нити. А их лица! Забавные насечки различных геометрических форм, окрашенные темным цветом (они называют их татуировками) чередуются с красноватым рисунком, похожим на ожоги. Одни из них кажутся страшными, другие — смешными. Я узнал среди этих людей нескольких бывших обитателей Дома, из старших групп, хотя они сильно изменились и наверняка носят теперь другие имена.

Я прячусь за сваями и стараюсь не высовываться. Прислушиваюсь к их разговорам. Когда кто-то из Рваных Ушей ненароком прислоняется к сваям, я на всякий случай притворяюсь спящим. Стараюсь удержать в памяти максимум информации, которую затем анализирую в долгие часы одиночества. Вечерами мои приятели собираются вокруг меня, и мы делимся новостями.

По моим прикидкам, Рваных Ушей должно быть человек сорок, но Октавий поправляет меня, говоря, что их община насчитывает еще десяток членов, работающих на берегу и на кухне, и которых почти не видно в главной пещере.

Еще я узнал, что в целях безопасности все вместе они собираются крайне редко. Я понял, что важные решения они принимают во время собраний, называемых «кругами». Споры разгораются чаще всего вокруг ставок, которые назначаются перед матчами инча. Мне трудно поверить, что где-то в дальней части этих пещер, а может, и снаружи есть настоящее игровое поле. Ставками служат ракушки, пища и наряды на работу. Совершенно ясно, что между ними нет равенства, и, похоже, что свое место в иерархии они завоевывают поединками. Мне вспоминаются две потасовки, которые я не видел, но слышал. Друзья сообщают мне, что тут у них есть и третий вид состязаний, которые устраиваются с использованием приставных лестниц. Община делится на кланы, которые беспрестанно оспаривают друг у друга первенство, иногда с помощью силы. Еще я понял, что кроется за словом «охота». Речь идет о разбое. Почти вся здешняя пища добывается грабежом из самого Дома или захватом транспорта, доставляющего туда провизию. Иными словами, у них здесь хозяйство тунеядцев. Мне непонятно, как такое положение дел может сохраняться долгие годы. Если бы люди из Дома усилили контроль, они ослабили бы общину. А раз Рваные Уши не голодают, то, должно быть, имеют в Доме влиятельных сообщников.