Отбор для невидимки - Дарья Вознесенская Страница 4

Ветер сегодня дул особенно зло, и я окончательно продрогла, пока развешивала на заднем дворе тяжелые, мокрые простыни.

Потому постаралась как можно быстрее вернуться в дом и пристроиться возле огромного очага, делая вид, что убираю золу и щепки вокруг, но, на самом деле, в надежде согреться.

Я жила здесь уже больше недели — точнее, десятницы, которые были в этом мире вместо недель — и впадала во все большее уныние от происходящего. Потому как совершенно безрадостное существование, что называли здесь жизнью, для современного человека казалось полным убожеством.

Я даже не задумывалась раньше, в насколько комфортных условиях мы живем.

Яркое освещение — не чета лампадам и свечам, из-за робкого света которых постоянно приходилось бродить в полумраке. Отсутствие щелей в дверях, окнах и даже стенах. Удобные матрасы и теплые одеяла. Горячий душ и зубная паста. Блин, туалетная бумага! Да и, собственно, сам туалет. И возможность надевать каждый день чистую одежду…

Я подозревала, что в богатых домах — уж если были благородные вэи, почему бы не иметься и зажиточным домам и замкам? — дела с гигиеной обстояли получше, как и с нарядами, но в моем распоряжении оказался лишь один на всех кувшин с холодной водой в общей спальне, две смены белья, состоящей из панталон и грубой рубашки, которые мне еще и пришлось отстирывать после предыдущей владелицы, ботинки без завязок и серое бесформенное платье, закрывающее меня от подбородка до пят, с полагающимся к нему передником и чепцем. Вот и все мое имущество. Даже не мое — выданное. Собственно, не считая бордового костюма, блузки и трусов с лифчиков из той, другой жизни, которая, почему-то, казалась мне теперь очень далекой, будто с момента падения прошло не десять дней, а год, у меня не было ничего. Даже сумка с туфлями потерялись там, где меня сбил с ног пышт, а на новые вещи, вроде куска мыла или личного полотенца, надо было еще заработать.

Теперь я с уверенностью могла сказать, что знаю об аскезе всё…

Я мерзла с утра до вечера, а ночью особенно, хоть спала в платье — тонкое одеяло и крохотная печурка не грели не капельки. Вставала, чтобы кое-как умыться ледяной водой, расчесывалась обломанным гребнем, который мне выдала жалостливая служанка, справляла свои надобности в ветхом строеньице на улице — хорошо хоть не у всех на виду — и получала свой завтрак. Кусок хлеба и стакан теплого молока, отдававшего мокрой псиной… Когда я попробовала его первый раз и выяснила, из кого его надоили, меня едва не стошнило, и два дня я не прикасалась к глиняной кружке с бело-желтой бурдой. Но потом здравый смысл и голод заставили меня пересмотреть свою позицию — я выпивала его теперь залпом, зажав нос, стараясь думать о витаминах и полезных жирах, и бормоча что-то о том, что пышт, оказывается, не только ценный мех и самое быстрое средство передвижения, но еще и много-много мяса и молока…

Мясная похлебка из пышта и клубней, напоминающих тыкву, оказалась самой дешевой едой в этом мире, потому варили ее в огромном котле еще с вечера, и кормили всех работников, а также путников победнее, что могли позволить себе заплатить лишь самую мелкую монетку за обед.

Для мэсс побогаче у хозяина находилось рагу из дикой птицы, и рассыпчатая крупа, и горячие булочки с белым-белым сыром, на который я могла лишь облизываться. И задумывалась, порой, а что подали бы здесь вэю? О них говорили с придыханием, как о каких-то небожителях, вот только на нашем дворе, незатейливо названном «У Виру», они не останавливались.

Впрочем, может, это и к лучшему… Я и от богатых мэсс наслушалась немало. В этом мире, название которого мне так и не удалось узнать — ну не спрашивать же, в самом деле, других слуг — было строгое разделение по сословиям. И те же торговцы и их жены в теплых шубках, при взгляде на которые меня одолевала черная зависть, обращались с нами как с существами самого низкого сорта. Грубые окрики и приказы, хамское отношение и тычки, щипки за зад от выпивавших по вечерам путешественников, непристойные предложения и даже пара пощечин от недовольных чем-то мэсс сопровождали каждую мою работу. А дел было невпроворот — мы и убирались в комнатах, перестилая постели и вынося ночные горшки. И помогали в готовке. Подавали за столами. Бегали с бельем в прачечную, подметали и натирали полы, таскали ведрами горячую воду на верхний, третий этаж, где останавливались наиболее зажиточные гости, могущие себе позволить за отдельную плату помыться в деревянной лохани.

Я с ужасом смотрела на свои покрасневшие, потрескавшиеся руки, стараясь не думать, что происходит у меня с лицом. И с волосами, которые удалось помыть лишь однажды, выпросив крохотный обмылок, и потом едва расчесав. Я оказалась совсем не приспособлена для жизни в таком мире. Не умела варить мыло из подножных средств — черт, даже формулы такой не знала! Не умела шить, не помнила ни единого домашнего способа выглядеть хорошо, не понимала, как можно ходить с такими болезненными мозолями в грубых, совершенно дубовых башмаках, с ужасом ждала прихода критических дней и изнывала от боли во всех мышцах, не привыкших к такой тяжелой работе. Я похудела еще больше и если бы сумела таки посмотреться в зеркало — этой роскоши не нашлось даже в самых прилично обставленных комнатах — уверена, то обнаружила бы в глазах отчаяние.

Принять то, что я в неприглядном средневековье — и не в качестве принцессы — оказалось почему-то даже сложнее, чем тот факт, что в этом мире есть магия.

Пока редкая в моем окружении, лишь на уровне эффектов, что она оказывала, лишь интуитивно ощущаемая — но есть. Меня лечили с помощью магии, зелья и заговоров. Я видела, как, однажды, загонщик делает с взбрыкнувшим пыштом что-то такое, отчего тот застыл, как вкопанный. Слышала, как шептались служанки, что вон тот, за угловым столом, в плаще и с яркой брошью в виде птицы, перехватившей ворот — очень сильный маг. И в прошлый раз, когда он останавливался, то одним щелчком пальцев раскидал опьяневших смутьянов.

Но выспрашивать подробности побоялась.

Не знаю, сколько еще бы продлилась эта пытка, что стала, как я поняла впоследствии, для меня некой возможностью пересмотреть представления о жизни, и к чему она бы привела, если бы не один случай.

Шанс, которым я воспользовалась… И который стал первым в ряду удивительных событий, полностью изменивших мою жизнь в который раз… и разбивших мое едва собранное сердце.