Скрипачка для альфы - Теона Рэй Страница 4

На экране новенького электрокардиографа бежала кривая линия показывающая биение сердца пациента. На данный момент орган выдавал отличный результат.

Напряженный взгляд доктора следил за линией на протяжении тридцати минут не прерываясь. Все это время мужчина сидел за столом перед экранами, то и дело нервно постукивая пальцами по абсолютно белой, стерильной столешнице. Несколько таких же мониторов расположились на стоящих рядом столах, а множество различных электродов и проводов опоясывали комнату, словно спящие многометровые змеи, готовые вот-вот очнуться едва почуяв добычу.

Пару раз моргнув он перевел взгляд на пациента. Тот лежал неподвижно; глаза крепко закрыты, дыхание ровное, едва уловимое. На его уставшем лице отразились все годы мучительного ожидания, под глазами залегли темные круги от постоянного недосыпа, спутанные длинные волосы и неухоженная отросшая борода. Ему незачем было стричься, или к примеру, менять мешковатую грязную одежду на свежую. Мужчину, расположившегося на кушетке уже давно не волновал его внешний вид. И вся его дальнейшая судьба может решиться именно здесь, в этом стерильном белом помещении, если повезет.

Подопытный пожилого доктора вдруг резко открыл глаза и вскочил, отчего электроды отошли и оборудование запищало оповещая об остановке сердца. Мужчина испуганно заозирался по сторонам, но тут же закрыл лицо руками и тяжело вздохнул.

— Все в порядке? — То ли утверждая, то ли спрашивая произнес Виктор.

Мужчина не ответил. Оставаясь в прежнем положении пару минут, он все так же держал ладони прижатыми к лицу, затем снова лег на кушетку.

Всего каких-то пару месяцев назад он был свободен; и согласился на этот эксперимент только потому что больше всего на свете он хотел избавиться от власти проклятого холода, который так мешал ему жить.

Холод. Ужасный, звенящий, пронизывающий до костей – вот чего он действительно боялся и всем сердцем ненавидел.

До этого мужчины все, кто приходил сюда умирали.

Каждый эксперимент неизменно заканчивался неудачей, но каждый раз добровольцы шли к доктору и верили, что уж в этот-то раз все получится.

Сегодня был последний, и весьма успешный этап эксперимента. Десятилетние исследования приближались к своему финальному раунду, как гольфист к последнему и столь важному удару. Все ранние подопытные понимали, что их решение принять участие в исследованиях важны для их дальнейшего пребывания в обществе. И как жаль, что уже без них сейчас должно было случиться все так, как задумывалось с самого начала.

Вперив рассеянный взгляд в потолок пациент прислушивался к своим ощущениям, пытаясь уловить хоть что-то необычное. Вспомнил, с какой болью начинался сегодняшний эксперимент, и это не праздное сравнение, а вполне реальные ощущения которые и врагу не пожелаешь. В тот момент он отчаянно желал умереть, дабы прекратить эти муки, но на плаву его сознание держало желание наконец стать тем, кто вырвется отсюда живым. С положительным результатом он уйдет и докажет всем, что холод вполне реально обуздать, так же как и дикого жеребца.

Однако, были и другие причины, которые грели его душу. Он хотел бы еще раз увидеть родителей, и ту, что забрала его сердце и покой. Он видел ее лишь однажды, но запомнил навсегда.

Полгода назад, стоя перед дверьми лаборатории он дал себе слово, что если по окончанию эксперимента останется в живых, то больше не оставит попыток добиться ее, и тем самым объединить их семьи.

Мужчина улыбнулся своим мыслям, прикрыл потяжелевшие веки и позволил доктору дальше проводить исследование.

Доктор поправил электроды на груди пациента и кардиограф снова запищал ровным и четким биением сердца. Невольно поднял голову и встретился взглядом с глазами двух молодых парней, улыбающихся ему с фотографии в рамке на рабочем столе. Одним из них был он сам, Виктор Клэйтон.

Отвел глаза пытаясь сбросить с себя это наваждение, которое так или иначе лишало его сил и всяческой надежды. Виктор вернулся к столу большая часть поверхности которого была завалена различными бумагами, сплошь исписанные витиеватым подчерком. Каждый листочек имел огромную значимость для Виктора. На каждом из них были записаны подробные результаты всех экспериментов: от фиксирования точного времени начала, до смерти подопытного...

Каждому испытуемому выдавался порядковый номер, так как Виктор полагал, что настоящее имя пациента образует связь между ними, а допустить этого никак нельзя. Его новый подопечный имел номер сорок восемь. Казалось бы, не большая цифра, но за каждой из них стояла смерть...

Смерть была неизменным окончанием всех предыдущих исследований, и говорила прямо в лоб о неудачах каждого последующего. И каждый раз перед глазами Виктора стояли те, кто умер на вот этой самой кушетке, напоминая ему о множестве ошибок.

Хотя он сам знал, что именно делал не так, но говоря об этом он видел что его не понимают. И так или иначе они добровольно шли на смерть, толком не осознавая для чего, и что именно от них требуется. Но доктор видел в их глазах боль, горечь и страх того, что они больше никогда не увидят родных. То есть возможно, хоть что-то они все же понимали.

Именно поэтому Виктор стал изучать психологию. Он понял, что без "вскрытия" черепной коробки дело не сдвинется дальше, и жертвы уже умерших будут напрасны. Однако, ко всем нужен был индивидуальный подход: то, что срабатывало с одним – другому от этого метода было только хуже.

За двадцать лет он досконально изучил все приемы психологического воздействия на людей, и теперь без труда мог найти подход к каждому. В арсенале его знаний были разные области медицины, и сейчас Виктор совершенно точно знал, какой метод применить в тот или иной момент.