Королева ходит последней - Ольга Валентеева Страница 4

Бранда

В Литонии почти всегда то идет снег, то льет дождь. Сейчас небо тоже хмурилось, и я гадала, чего ожидать от ноября — дождя или сразу снегопада? Или того и другого? За семь лет привыкла, конечно, и начинало казаться, что иначе и быть не может. Только вот так — с серым хмурым небом и неласковой природой. А ведь когда-то было иначе. Сейчас Изельгард казался сном. Добрым старым сном из детства, когда нет обиды и злости и кажется, что тебя окружают только хорошие люди. Но детство быстро прошло и закончилось в тот день, когда я стала королевой Литонии.

С возрастом поняла — изначально к этому и шло. Осмонд понимал, что войска Изельгарда и Литонии неравны, и лишь поэтому Литония решилась выступить против нас. Понимал — и бросал в гущу боя человека, которого я любила. Мы оба надеялись на чудо: и брат, и я. Только цели у нас были разные. Мне хотелось стать женой Эрвинга Аттеуса, Осмонду — доказать непокорной Литонии, что Изельгард способен победить даже в неравном бою. Не доказал, и я стала заложницей короля Илверта. Год нашего брака вспоминался сумбурным страшным сном. Илверт ненавидел меня, и не скрывал этого. Все, чего он хотел, — чтобы родила как можно больше детей, поэтому позвал в свою постель, когда наш сын был совсем еще крошкой. Но я тоже не была глупой и пила отвары. Наследника король уже имел, на этом хватит.

А затем Изельгард все-таки победил. Ночами мне до сих пор снился Илверт. Его чуть удивленное лицо, когда всадила ему в грудь кинжал. Некрасиво изогнутые губы, пальцы, вцепившиеся в подлокотники трона. И капельки крови, постепенно окрашивающие одежду в торжественно алый. После таких снов всегда хотелось чего-то… Того, чего у меня никак не могло быть. Покоя. Слово горчило на губах, когда произносила его по-изельгардски. А вот по-литонски звучало очень даже неплохо. По-кой. Покатала на губах. Да, хорошо.

— Вы грустны, моя королева.

Ах, да, совсем забыла! Юный Мартин Фейн — мой очередной фаворит. Все достоинства Марти заключались в хорошенькой мордашке. А еще мне нравились его пушистые золотые волосы, но в постели с ним было скучно, и я уже подумывала, на кого другого сменить этого пустоголового мальчишку. Пустышка, шут, у которого внутри никогда не будет ничего больше нарядов и пиров. Тьфу.

— Погода не радует, — решила все-таки ответить.

— Может, я сумею развеять вашу тоску? Например, хотите, исполню балладу, которую написал для вас?

— Обойдусь.

Только баллады мне и не хватало. А вот Марти, похоже, оскорбился в лучших чувствах, потому что повесил нос.

— Ступай, я хочу побыть одна.

Еще мне тратить время на его угрюмую физиономию! И так настроение оставляло желать лучшего. Мартин поклонился и вышел из гостиной, а я снова вернулась к созерцанию дворцового парка. Ноябрь близился к концу. А с неба все-таки сорвались белые снежинки, больше похожие на крупу для кур.

— Мама!

Я вздрогнула и обернулась. Маленький Илверт проказливо шмыгнул в комнату и вцепился в мою юбку. Он был очень похож на мужа: некрасивый, нескладный ребенок, чернявый, с острым, хищным носом и живыми карими глазами.

— Смотри, что я тебе принес.

И Ил протянул мне большую шоколадную конфету в яркой обертке. Конфета подтаяла в детской ручонке и потеряла форму, но в глазах сына было столько радости и любопытства, что я взяла ее двумя пальцами.

— Где твои воспитатели? — спросила я сурово. Почему король бегает по дворцу без присмотра?

— Я от них сбежал! — гордо заявил мальчишка.

— А зачем?

— Хотел к тебе, — признался он. — А воспитатели не пускали. Сказали, ты занята государственными делами.

— Они были правы, Илверт. Не годится королю огорчать своих наставников и вести себя, как…

Как ребенок. Самый обычный ребенок, который слишком редко видит свою мать. Но я не могла переступить через себя и признать это.

— … как какой-то голодранец, — закончила фразу.

— Но мама…

— Где подобающее обращение? Ты совсем не слушаешь, о чем говорят воспитатели? Может, мне приказать их выпороть за то, что ты ходишь один?

— Не надо, ваше величество.

Ил опустил голову, а мое сердце кольнуло чувство вины. Он не виноват, что я ненавидела его отца. Не виноват, что стал королем ненавистной мне страны. Ил всего лишь мальчишка. Я слишком многого от него хочу.

По бледным щекам покатились слезинки — одна, еще одна.

— Это еще что такое! — Я уставилась на него. — Немедленно прекрати реветь.

— Я… Да я… Прости… те…

И залился слезами. Я вздохнула, отложила конфету и опустилась перед ним на колени, заставила себя обнять сына за плечи и привлекла к себе, погладила по жестким волосам.

— Ну что ты, глупый, — прошептала на ушко. — Так нельзя, милый. Ты еще на совете разревись.

— На совете не буду. — Сын уткнулся в шею мокрым носом. — Прости.

— Ничего. А теперь ступай, скоро начнутся занятия.

В двери постучали, и на пороге появились те, кого мы только что вспоминали, — воспитатели моего сына. Оба имели виноватый вид. Еще бы! Король Литонии бегает сам по дворцу. Мало ли кто может обидеть ребенка.

— Просим прощения, ваше величество. — Воспитатели слаженно поклонились. — Юный король…

— Юный король должен находиться под вашим неусыпным присмотром, — отрезала я. — И если вы не можете его обеспечить, тогда зря занимаете свою должность. Пошли вон, оба, чтобы больше вас во дворце не видела.

— Но мама! — возмутился Ил. — Я же сам убежал.

— Ты — король и можешь делать все, что вздумается. Они отвечают за твое благополучие. Ты слишком ценен для меня, мой мальчик. Ступай. Проводите его величество в его покои, а потом убирайтесь.

Воспитатели, бледные, как снег за окном, поспешили выполнить поручение. Еще бы, лучше вылететь из дворца, чем попасть в застенки. Я снова осталась одна, но в приоткрытую дверь протиснулась голова любимой собаки. Кассия подошла ко мне, ожидая, пока поглажу по большой умной голове. Я огляделась в поисках, чем угостить собаку, и увидела забытую конфету. Сняла обертку и кинула ей: