Курортная зона - Надежда Первухина Страница 4

Так незаметнее.

Она выруливает со стоянки и, набирая скорость, вливается в однообразный поток машин, направляющихся по Кутузовскому проспекту. Быстро мчится по кольцу и сворачивает на знаменитую трассу Е-95 — чтобы рассеяться, затеряться в безликой и бесконечной автомобильной каше, предварительно проверив на всякий случай, нет ли за ней “хвоста” (один раз был, лет пять назад: с тех пор она, наученная горьким опытом, не позволяла себе расслабляться раньше времени). Она доберется и до незаметного (как она сама) городка Серпухова, старинного, простодушного и гордого своей честной бедностью. Минует Троицкую церковь с оплывшей свечой-колокольней, старый посад с блестящей фольгой маленькой речки Серпейки и доберется до незаметной квартиры в неприглядном двухэтажном доме якобы современной постройки. Ей хватило бы одного своего гонорара, чтоб купить дюжину таких домов и какой-нибудь местный хиреюший заводишко в придачу, но она никогда этого не сделает. Истинный мастер своего дела всегда скромен. Во всяком случае, так ее учили.

Боковую стену упомянутого дома украшает большой плакат с изображением старинного городского герба: в червленом поле стоящий с распростертыми перьями павлин. Плакат остался с позапрошлого года в качестве свидетеля очередного местного празднества. Павлин на плакате выглядит как пациент с обострением маниакально-депрессивного психоза. Во всяком случае, ей так кажется. Встречаясь глазами с геральдическим павлином, она иногда хочет спросить его: “Что ты делаешь в этой дыре, дурак?! В этом прогорклом городишке, где сроду не водилось павлинов, даже грачи и те носа не высовывают?!” И иногда ей кажется, что и павлин хочет спросить ее:

— А что ты здесь делаешь, загадочная женщина с больными глазами?

Но павлин молчит. И она молча паркует “шкоду”, поднимается в свою квартиру — только здесь, наглухо закрыв за собою две лукаво прикрывшиеся потрепанным дерматином бронированные двери (“Калашников” в упор не берет — тестировали), она сможет расслабиться. Снять с рук тонюсенькие, но очень прочные перчатки из невидимой глазу пленки, вытащить из ноздрей одноразовые защитные фильтры, с головы стянуть дешевый, на рынке купленный блондинистый парик и все эти отходы производства бросить во встроенный в кухонную стену компактный мусоросжигатель последнего поколения. Мусоросжигатель пискнет, докладывая о том, что работа выполнена, и тогда, не раньше, она отправится в ванную, а потом приготовит себе салат с кальмарами и усядется вместе с салатом и бутылочкой хорошего бренди в глубокое кресло перед громадиной телевизора, напоминающего языческий алтарь, — бездумно смотреть наивную передачу под названием “Что хочет женщина”.

В самом деле, что хочет женщина?

Особенно если она высокооплачиваемая убийца-отравитель экстра-класса?

Нет, она не хочет плакать. Этому, кстати, ее и не учили. Не учили ныть, откровенничать, заводить подружек и слепо доверять им свое дрянное настроение.

Да и как бы это могло выглядеть?! “Ой, подруженька моя, ой-е-ей, страдаю я”? Ха. Ха. Ха. “Обрати внимание на киллера страдание. Выполняла я заказ — слезы капали из глаз”. Смешно. И слезы не капают.

Ни страданий, тем паче угрызений совести нет. Слезы, страдания, угрызения совести и прочие сантименты — в далеком прошлом. В том прошлом, которого даже и не было толком. Словно, родившись, она сразу шагнула в свое “светлое завтра”. В свое неизменное сейчас.

А что сейчас?

Холодный рассвет.

Холодный закат.

Холодный адреналин в крови.

Так чего же хочет такая женщина? Почему она не дремлет мирно перед своим телевизором, а минут сорок спустя достает мобильник, набирает номер и говорит в трубку глухим бесцветным голосом:

— Нарик, я хочу к тебе.

И, вероятно получив “добро” от загадочного Нарика, она покидает кресло и плюющийся рекламой телевизор, надевает видавший виды джинсовый костюм и уходит из пустой квартиры, в которой даже вещи никогда ее не ждут.

И дверь за ней всегда захлопывается автоматически. Словно боится лишний раз контактировать с руками этой женщины посредством обычного ключа.