Внучка берендеева. Летняя практика - Екатерина Лесина Страница 39

— Что ты здесь делаешь?

Вот и правда моя, заявился Фрол Аксютович. И ноне не было в нем ничего от сказочного богатыря, каковым он народу предстал, равно как и от нашего декана.

Широкие порты.

Рубаха холщовая, перетянутая поясом из воловьей шкуры. На ем — хлыст скручен степной, таким, сказывали, умелый пастух волку хребет с одного удару перешибает. С другого боку — жезл костяной короткий с навершием из бурштыну. Запястья перехвачены полосами из толстое шкуры, а в полосах тех будто железные гвозди заклепаны. Или не железные? Вона, серебром поблескивают.

— Не рад меня видеть? — Люциана Береславовна косы за плечи перекинула.

А ведь просто плетены.

По-девичьи. И смешно было б, что баба этакого возрасту — в Барсуках иные уже внучек в девки выводют, — а косы, что девка плетет. Только не до смеху было.

— Ты не понимаешь, что…

— Не понимаю, — согласилась она и голову склонила.

А мне вот вспомнилась тетка Алевтина с ейною присказкой, что, мол, бабе надобно быть на иву подобное, гнуться пред силою мужской, да не ломаться.

Вот и она нагнулась.

Сама ж глядить с усмешечкой, мол, чего теперь-то скажешь?

— Ты… — Фрол Аксютович на меня глянул да, шагнувши к Люциане Береславовне, за рученьку вцепился. — Пойдем. Поговорим.

— Пойдем… когда я говорить не желала? Со всем удовольствием… поговорим…

А я осталась с колечком да посеред трав разложенных, на которых роса уже высохла на солнце, а значится, и силу свою они с большего поутратили.

— Люциана, что ты творишь!

От же, недалече отошел. Не хватило то ли выдержки, то ли розуму. Туточки болото, а на болоте каждый звук летит далече. У меня ж и слух хороший.

— Что я творю, Фрол? — А наставница спокойна, что озеро, бурею готовое разразиться.

— Это ты мне скажи… тебя не должно здесь быть!

— А я есть.

— Зачем?

— Боишься, что под ногами мешаться стану? Или думаешь, что я это? Ну же, скажи, Фролушка, что меня подозреваешь? Это ведь кто-то из наших… только выбор невелик, да? Я или Марьяна… Архипу эти игры ни к чему. Тебе…

Я поднялась да колечко погладила. В нем дело, а не в болотное водице. И если оставила его Люциана Береславовна, если доверила мне этую разговору, стало быть, так и надобно.

— И вот удивительно мне, отчего ж меня сразу не пригласили?

— Дура ты…

— Наверное… столько лет прошло… давно уже пора забыть, отпустить, а оно все ноет и ноет… правда?

Вздох тяжкий.

Будто бык о судьбе своей печалится. И от вздоху энтого прям слеза на глаз навернулась. На левый.

Правый, стало быть, к чужим страданиям не такой чуткий буде.

— Люциана!

— Не волнуйся, Фрол… не буду я тебе мешать. Закончим это дело и разойдемся. Меня в Бероярск кличут давно, в тамошнюю школу магическую для девочек. Афанасия Груздовна открыла при имении. Сироток собирает с магическим даром. Или не сироток, но тех, кто беден… иных холопок и выкупает… добрая она женщина. Тяжко ей со мною будет.

Это да, если добрая, то тяжко. Люциана Береславовна женщина хорошая, тепериче я это разумею, но вот норов у нее не сахарный.

— Значит, будешь с сиротами возиться?

— Буду… есть у меня одна мысль… если учить их с малых лет, а не как твою… красавицу…

И не евонная я. Или это она про Велимиру?

— Многого достичь можно… Акадэмия — это хорошо… буду тебе лучших отправлять, чтобы дальше постигали науку, пользу тем обществу приносили, — ровно так говорит, только у меня от ее голоса сердце перехватывает.

— Уходи.

— Гонишь?

— Да!

— Боюсь, это вне твоей компетенции.

— Люциана! Стой… давай поговорим по-человечески.

— Мы ведь и говорим.

— Как-то не так говорим.

— Ты злишься.

Жаль, не вижу этих двоих, да только мнится, что злость, ежели и была, перекипела давно. А ноне она страхом сменилась. И боялся Фрол Аксютович вовсе не за себя со студиозусами.

— Злишься, Фрол, — меж тем продолжила Люциана Береславовна, — и я понимаю. Я сама… столько лет потратила на глупое… я ведь тоже на тебя… злилась…

— На меня?

А от теперь он удивлен.

— Я ведь ждала, что ты найдешь, поможешь… прости, я не могу говорить о том, что было… тогда случилось… не по моей воле…

— А письмо?

Злость непросто изжить, так мне бабка сказывала. И ныне в голосе Фрола Аксютовича я услыхала остатки ее, лютой, темной, выпестованной пустыми ночами.

— Письмо… да, я его писала… и к тому человеку села сама… знала ли, где окажусь? Догадывалась. Не дура, чай… и кляла себя последними словами, только… мне казалось, я спасаю… всех вас спасаю… только все равно хотелось, чтобы и меня спасли. Но не думай, тут я за все расплачусь. И как бы оно ни повернулось… прости?

Я колечко повернула: не дело мне такие беседы слушать.

Арея я нашла у колодца.

Старый, с порушенным краем, он все ж сохранил воду сладкую и студеную, вот только ворот его заржавелый шел с натугою. С этаким воротом не всякий мужик сдюжит.

Арей тянул ведро.

Медленно поворачивал ручку, скрежетала цепь, на цепь накладываясь, звенели капли, срываясь с ведра, и оно, покачиваясь, ползло наверх. Арей подхватил его легко, одною рукой, потянул, ослабляя цепь.

— Хочешь? — Он перевернул ведро, и чистая, прозрачная вода полилась в другое, принесенное. — Тоже не спалось?

— Да.

— Ерема?

— И это… Люциана Береславовна приехала.

Арей кивнул:

— Видел. И Фрол с ней… то есть, не с ней, а… — Воду он пил из ведра, жадно, и не боялся рубаху замочить. Я глядела.

И думала.

То есть думала, что думаю, а в голове ж пусто было.

— Скоро начнется. — Арей ведро поставил. — Архип пошел… прогуляться… велел за ограду не выходить, но, может…

Он губы ладонью отер.

И руку протянул.

А я приняла. Как оно еще будет — поди пойми, да только дурное это дело — себя до сроку хоронить. Успеется… и пошли мы по улочке втроем. Я, Арей и ведро евонное, колодезною водой до краев наполненное. После-то он спохватился и ведро поставил.

— Когда вернемся, я в столице не останусь. — Он заговорил, только когда мы от нашее с царевичами хаты отошли изрядно. Тиха была деревня. Мертва. Стояли дома, не рушились едино чудом, а вот заборы, те развалились почти. И видны были в прорехах их дворы.