Тяжело быть младшим... - Виктория Иванова Страница 39

— Нет. Он не темный… Он — оборотень…

— Темный прихвостень! — неожиданно зло прошипела названная Аматой.

Я дернулся, как от пощечины, но прежде чем успел сказать хоть слово, эльфийка качнула головой:

— Не надо, Амата, не говори так. В его душе боль. Убери пламя…

Зеленоволосая пренебрежительно фыркнула, но огненное кольцо исчезло…

Но странное дело… Я не бросился в лес, а замер, уставившись в глаза эльфийке. Брови, изогнутые подобно лукам. Серые, как сталь, миндалевидные глаза. Золото волос, рассыпавшееся по плечам.

Эльфийка улыбнулась уголками губ, а потом, подняв с земли сумку, вытащила из нее полоску мяса и протянула ее мне.

— Да что ж ты делаешь, Лин! — встревоженно заверещала когтистая. — Это ж все наши запасы!

— Я настреляю еще дичи, — пожала плечами эльфийка. — А ему это нужнее, чем нам.

Я принял из ее рук пеммикан и лишь потом смог выдавить:

— Спасибо, светлая…

— Не за что, многоликий…

И улыбка… Легкая улыбка, подобная лучику солнца, пробившемуся сквозь тучи…

С какого марханга в Онсарии так неспокойно?! Толпы столичных жителей запрудили все улицы! С ума сойти!

Стоит пару дней не появиться в городе — и все уже так меняется! Что здесь происходит, в конце концов?!

С трудом пробиваясь сквозь толпу, я толкнул в бок огненно-рыжего гнома:

— Эй, бородач, что здесь происходит?

— Проваливай, рыжий, — незлобиво буркнул тот (Ой, и кто бы говорил!). — Ослеп, что ли? Светлых на площади судили, за оскорбление наместника. Завтра с утра повесят.

Стражники принялись расталкивать собравшихся, пробивая проход к темнице. Я оказался в первых рядах и замер, разглядев, кого ведут… Та, когтистая, как ее… Амата… И Лин… Совершенно не изменившаяся за прошедший со времени нашей первой встречи год…

Она заметила меня в толпе, улыбнулась и одними губами сказала:

— Здравствуй, многоликий…

Но тут ее толкнули в спину, и эльфийка ускорила шаг…

* * *

Золотая луна горела подобно солнцу. Помню, отец любил полнолуние… В такие ночи он выходил из дому и не отрываясь смотрел в небо. На звезды… А волшебница луна окрашивала все в странные золотистые цвета…

Я сидел на полуразрушенной крепостной стене и, опершись спиной о присыпанный каменной пылью булыжник, рассматривал далекие созвездия. Те два треугольника, соединенные вершинами, — Пастух… Большой и маленький ковш — Волк и Волчонок… Над самым горизонтом — Стадо…

Эльфийка подошла почти неслышно. Если бы не вторая, лисья половина души, позволяющая услышать дыхание мыши-полевки под снегом, я бы маргула с два что заметил.

Я покосился на девушку и вновь уставился в небо. Вон те две полосы — Путь Кентавра…

— Спасибо, — тихо промолвила эльфийка.

— Да не за что. Год назад ты спасла мне жизнь. Сегодня я просто отдал долг.

Она тихо присела на камень за моей спиной:

— И все равно спасибо. Ты ведь помог нам, зная, как светлые обычно относятся к таким, как ты…

Я бросил короткий взгляд в сторону двора: у костра, разожженного поблизости от развалившегося донжона, [3]сидела зеленоволосая. Клиричка. Странно, сейчас, в мерцании пламени, мне вдруг показалось, что ей лет одиннадцать-двенадцать… А при дневном свете…

— Мы в расчете, — упрямо мотнул головой я.

Решиться пойти спасать светлых было нетрудно. Труднее — заставить себя пройти жалкие десять футов от входа до камеры. Уговорить себя, что стены не сомкнутся над головой.

Эльфийка вздохнула:

— Мне кажется — нет. У тебя в душе — боль. Когда-то она горела подобно факелу. Сейчас от нее остались лишь уголья. Позволь мне помочь тебе…

— Помочь? Как? Чем?! — В моем голосе прозвучала горькая ирония.

Тот день не вернешь. И ничего уже не изменишь.

— Я — Страж, — просто ответила она. — Страж чувств. Страж душ… Позволь мне коснуться твоей души, залечить твои раны!

Вместо ответа я усмехнулся, опустив голову. Чем можно помочь? Словами? От них перед глазами не перестанет плясать зарево пожара! Горький дым не прекратит разъедать легкие и глаза, выдавливая непрошеные слезы… Да и никр, с тех пор отдающий горечью полыни и запахом гари, слаще не станет.

Тишину разорвал тихий лютневый перебор.

Я резко обернулся: эльфийка стояла на обломках стены, вскинув голову к небесам, и осторожно касалась пальцами струн.

Лунные лучи словно сделали набросок лютни: золотыми полосами, подобно карандашу, очертили гриф, серебристыми вспышками отделали колки и лучами гаснущих звезд протянули струны.

Эльфийка вновь провела пальцами по струнам, и тихая мелодия ласковым котенком потёрлась о плечо… Невидимыми коготками коснулась души, вороша присыпанные пеплом угольки боли… А потом тихо шепнула: «В прошлом было много горя, но ведь есть еще и будущее…»

Я сидел, уставившись взглядом в небо. Глаза обжигали едкие слезы, первые за прошедшие шесть лет… Слезы, которых я совершенно не стеснялся и не прятал, каленым железом жгли прокушенную до крови губу…

* * *

Черные с прядями седины волосы. Глаза цвета агата, в которых нет ни ненависти, ни презрения. И протянутая рука:

— Вангар Грай.

Губы сами изогнулись в усмешке. Грай… Это ведь на одном из наречий… Ворон? Идеально ему подходит!

— Шамит О'Нэриис.

Ладони встретились в рукопожатии.

* * *

Я вылетел во Тьму и судорожно начал оглядываться. Так… Похоже, госпожа Линс'Шергашхт наконец-то догадалась, что я это не он, и только это позволило мне разделиться с рыжим… Чтоб я еще раз лазил по чужим воспоминаниям!

Все, хватит. Заканчиваем познавательные экскурсии по чужим душам. Госпожа Ночь? Легкий, едва слышный отзыв. Моя тихая, но искренняя благодарность… А теперь медленно, не совершая резких движений, проберемся к своему телу…

Осознав, наконец, что я — это я, а не сумасшедший оборотень, некоторое время я сидел без движения, привыкая к ощущению собственного тела, а потом почувствовал странное, хотя и не особо сильное жжение где-там в области левого колена.

Я осторожно приоткрыл глаза… и понял, что мне хочется долго и нудно ругаться: на моем колене лежала свернувшись в клубочек и сладко посапывая, саламандра. Ну вот что это за жизнь? Стоит только пять минуя побыть белым и пушистым, как тебе сразу же объяснят, почему это невыгодно и непрактично.

Я осторожно приподнял ящерку и, засунув ее обратно в костер (огненный дух даже не попытался проснуться)! уставился на свои ноги. Нет, обжечься я, конечно, на обжегся (черные чешуйки сами появились), но штанина мне саламандра припалила хорошо.