Ночная фиалка - Екатерина Боброва Страница 39

– Да, не рыпайся ты, – прошипел похититель неожиданно женским голосом, – ничего с тобой не будет. Посидишь в комнате и все, – пропыхтел он, таща девушку за собой.

«Сильная, зараза, – ругалась про себя Дара, не прекращая попыток вырваться, – где ж, такую только вырастили. Пальцы, словно железные, а сила, как у коня».

Как хорошо все начиналось! Вчера вечером они без происшествий добрались до окраины столицы и остановились в старом огромном особняке. Белые колонны, высокие окна, украшенные сложным орнаментом, скульптуры на портике… дом смотрелся бы изящным произведением искусства, если бы не соседство с городским кладбищем.

– Купил по дешевке, – не без гордости заметил Тайл, отпирая заржавевший замок, – прежний хозяин был так помешан на своей жене, что после её ранней кончины, выстроил новый дом рядом с усыпальницей. Из склепа подземный ход ведет прямо в особняк. Детям такое соседство пришлось не по душе, и они попытались сбагрить постройку отца. Я был единственным покупателем за долгие годы, поэтому достался он мне недорого.

«Стоило бы сомневаться, – подумала Дара, выглядывая из окна, – пейзаж для законченного пессимиста. Бренность жизни и ничего больше».

Вслух же спросила:

– Но тебя, конечно, прельстил не пейзаж?

– Нет, галчонок, на красоты мне плевать. Мало кто знает, что один из входов в старый лабиринт находится в общей городской усыпальнице. После того, как дом выставили на продажу, терять семейный склеп наследники не захотели и пробили еще один вход из общего захоронения. Удобно, не правда ли?

Горцы сделали вид, что не оценили щедрость предложения. Кристан лишь отметил про себя, что визит в сокровищницу Тайл планировал давно и только ждал подходящего случая, точнее напарников.

Едва распрягли лошадей, как лорд с Кристаном отправились в город – принести ужин из ближайшей таверны, да закупить необходимые вещи для похода по подземелью.

Вернулись быстро. Торопясь перекусили и занялись снаряжением, отправив Дару отдыхать. Посещение лабиринта было назначено на раннее утро.

– Такова традиция, – пояснил Тайл, – все императоры входят в лабиринт с первыми лучами солнца, и, честно, я не жажду проверить на собственной шкуре, что правда в этой традиции, а что вымысел.

Бессонная ночь и день в дороге полностью вымотали Дару. Сейчас она ощущала себя безвольной куклой, и поэтому с облегчением оставила мужчин готовиться к вылазке. Она поднялась наверх, выбрала одну из спален и рухнула на кровать, сбросив пыльное покрывало на пол. Кровать жалобно скрипнула, но не развалилась – и то, хорошо.

Дом продавался вместе с обстановкой. Часть мебели была настолько старой, что хозяева поленились её вывозить, оставив судьбу рухляди на усмотрение покупателей.

Несмотря на усталость, сон пришел не сразу. В голове упорно крутилась мысль об одном коварном сероглазом. Дара отчаялась понять его поведение, как впрочем и свои чувства к нему. То обнимает и целует, пусть по-детски в нос, то после сегодняшнего дневного отдыха сторонится и уступает место в карете Гестару. За ужином, когда она случайно поймала его взгляд, в серых глазах мелькнуло чувство вины. Не будь Дара такой усталой, её бы это насторожило, но ватная от недосыпа голова не рождала никаких идей, вместо этого занявшись самокопанием.

«Не нужна ты ему, не нужна, – торжествующе выдал рассудок, – если и женится на тебе, то из чувства долга, скрывая брезгливость. Лучше тогда за Тайла выйти. Ему, по крайней мере, плевать, принцесса ты или нет, и на клеймо тоже плевать». Но тут же вмешалось коварное воображение и живо нарисовало вереницу кораблей, заваленных холодным оружием, и яростно торгующегося лорда: «За птичью пожизненную нагрузку меньше десятка кораблей не возьму и точка!». Дара вдруг с ужасом осознала, насколько тяжела ноша принцессы, и как быстро тает призрачная мечта о настоящей любви, обрастая страхами и недоверием.

Во сне корона, отрастив ноги и огромный рот, гонялась за Дарой, звонко щелкая зубами и ловко отхватывая каждый раз по кусочку волочащейся по полу меховой мантии. Мантия становилась все короче и короче, а зубастая корона все ближе и ближе подскакивала к девушке.

Проснулась Дара рано, в поту и с бешено стучащим сердцем. За окном было еще темно, из-за двери доносился еле слышный шум. Кто-то прошел по коридору, хлопнула дверь.

«Только бы без меня не ушли!» – мелькнула мысль. Так быстро Дара еще никогда не одевалась. Еще вчера ей выдали теплые штаны, длинную куртку, рубашку, мягкие ботинки с мехом. В подземелье даже летом стоял жуткий холод.

Мужчины встретили спустившуюся в кухню девушку напряженными взглядами, в которых явственно сквозило недовольство. В ответ Дара лишь широко улыбнулась. Понятно, что недовольны – боятся за нее, ценная обуза. Но она справится, хоть виднеющийся в окна утренний туман, покрывший кладбище пушистым одеялом, не прибавлял уверенности. Некстати проснулись сомнения, но Дара быстро прогнала их горячим чаем.

Перед дверью, ведущей в склеп, Кристан притормозил, обернулся к девушке.

– Не передумала? – спросил с надеждой.

– Нет, – покачала головой, – то тоже, будь осторожен, – добавила еле слышно.

– Эх, – махнул рукой Кристан, словно на что-то решаясь, но тут же был прерван Тайлом.

– Что замерли? Солнце ждать не будет, живо вниз.

Дара со вздохом прошла мимо к тянущейся вниз лестнице. Кристан проводил девушку унылым взглядом, скорчил страдальческую гримасу в ответ на неодобрительно нахмурившегося Гестара.

Городское кладбище существовало на двух уровнях: верхнем – могильные захоронения метра три глубиной, отмеченные на поверхности дешевыми камнями или вычурными беседками и подземном, вырубленном на пяти метровой глубине в скальной породе. Внутри было несколько общих залов для бедняков и отдельные склепы-пещеры для сиятельных тасов.

Вел отряд Тайл. Дара шла сразу за Кристаном, спину ей прикрывал Гестар. Страшно не было. Пламя от масляных ламп хоть и плясало на стенах, но давало достаточно света, чтобы чувствовать себя уверенной в узких тоннелях, ведущих в залы общего захоронения. Мертвецов Дара не боялась. В отличие от живых они уже не могут причинить вреда. И зачастую лишь высеченные в камни имена были единственной памятью о них.