Женщина-кошка - Роберт Линн Асприн Страница 39

Селина вглядывалась в плотный поток пешеходов на тротуарах. Ей хотелось послушать Бонни, но тогда полгорода может узнать об их тайных планах.

— Да, давай пообедаем, — перебила она. — У тебя. Там можно поговорить. Не на ходу, ладно?

Бонни согласилась, и они купили коробку куриных крылышек «вкус сезона». Бонни возилась в темной комнате в поисках тарелок и салфеток.

«Скверно, что эту коробку нельзя повторно использовать», — сказала она.

«Давай не будем усугублять проблему бумажными тарелками и салфетками», — Селина искала фотографии в парусиновой сумке. Сначала ей пришлось вытащить газету, на которой она заметила разгаданный кроссворд — еще одно доказательство, если кто-то сомневался, что у них с Бонни нет ничего общего. Она собиралась было запихнуть газету обратно, когда взгляд упал на слова: Броуд-стрит 208. Развернув газету, она начала читать.

Оказалось, прошитое пулями тело, найденное возле двери по тому адресу, вызвало международный переполох. Человек был опознан как Степан Киндегилен. А те обломки бывшего Советского Союза, известные ныне как Россия и Молдова, требовали выдачи трупа. Обе республики обменялись дипломатическими нотами, тексты которых газета напечатала полностью.

— Ты можешь в этом разобраться? — спросила Селина, когда Бонни появилась из темной комнаты с охапкой тарелок и салфеток. — Мои глаза видят английские слова, но в мозгах остается какая-то шелуха.

Бонни склонилась над газетой. Она пробормотала что-то насчет плохого перевода, затем опустилась на пол. «Это, конечно, только догадка, но мне кажется, как русским, так и молдованам наплевать на этого Степана. Просто он не должен был там оказаться. Здесь говорится, у него не было визы, но неизвестно, преступник он или нет. Обеим сторонам нужен только труп.

Словно с этим трупом что-то связано… — ее глаза округлились. — Радиоактивность! Это еще один несчастный из Чернобыля… Погоди, Чернобыль на Украине. А где же Молдова? Куда подевался мой атлас?..» Она поползла вдоль стопок книг.

Селина схватила ее за лодыжку. «Да забудь об этом. Предположим, это был ящичек, примерно вот такого размера… — Она очертила пальцами рамку.

— Может, он был обтянут старым бархатом. Что там могло лежать?» — Она вспомнила предмет, брошенный в машину перед тем, как та умчалась прочь.

Вопрос был задан, и Бонни полагалось на него ответить. Она не задумывалась над всякими сопутствующими вопросами, например, почему Селина упомянула ящик или почему Селина так интересовалась этой компанией иностранцев. Бонни просто старалась ответить на заданный вопрос. Память у нее была не фотографическая, но достаточно хорошая, особенно на такие вещи, которые другие называют тривиальными.

— Лаковая миниатюра, — сказала она через минуту.

Селина изогнула бровь.

— Блестящая лакированная коробочка с яркими картинками, — развивала свою мысль Бонни. — Я задала себе вопрос и теперь вижу ответ. Я вижу блестящую коробочку с картинкой на сказочный сюжет. Где-то я слышала, что такие лакированные коробочки из России представляют довольно большую ценность, — она беспомощно пожала плечами, словно собственный мыслительный процесс был для нее такой же загадкой, как и для Селины.

Селина в свою очередь взглянула на разгаданный кроссворд. Она уже готова была сделать вывод, когда Бонни выхватила у нее газету.

— О — нет! Не лаковая миниатюра, — она принялась судорожно теребить газету. — Икона. Икона — вот, посмотри, — она ткнула пальцем в зернистую фотографию.

Брюс Уэйн, гласила подпись, из Уэйновского фонда предоставляет для экспозиции в Музей изящных искусств редкую и бесценную икону семнадцатого века. Мистер Уэйн заявил, что нашел светящийся портрет святой Ольги в одном из сундуков своего отца во время очередной уборки на чердаке фамильного дома.

— Лжец, — импульсивно пробормотала Селина и заметила вопросительное выражение на лице Бонни. — Он просто отмазывается от полиции, — сказала она торопливо, не желая оставаться под любопытным взглядом девушки. — Ты недавно в Готам-сити, но мы-то знаем, что Уэйновский фонд вечно заискивает перед властями.

— Вау. А я собиралась пойти посмотреть на нее. Может, не стоит.

Может, это опасно. Но на западе так мало образцов хорошей русской иконографии семнадцатого века. Нет, все-таки надо сходить, такой случай выпадает раз в жизни.

— Раз в жизни, — сухо сказала Селина. — Рисковать жизнью ради каких-то картинок. Ты, наверное, очень их любишь.

— Нет. Я ни одной не видела, и это может быть единственный шанс увидеть. Кто знает, может, когда-нибудь мне очень захочется посмотреть хотя бы на одну из них, и я вспомню, что у меня такая возможность была, а я ею не воспользовалась. Там же охрана. Это не опаснее, чем ездить в подземке.

— А ты ездишь в подземке?

— Вообще-то нет, но хотя бы раз нужно будет попробовать. Разве тебе не хочется все попробовать и увидеть?

Селина предпочла не отвечать. «Я пойду с тобой и посмотрю эту икону, — сказала она вместо этого. — Как насчет завтра?» — Завтра я работаю. Может, после работы. До каких работает музей? Что там в газете написано?

— Да пошли ты этих Воинов на один день.

Губы Бонни округлились в беззвучное «О». «Но я не могу. Это моя работа. Они рассчитывают на меня. Я открываю дверь. Я отвечаю на звонки, открываю…» — Ну, только один раз, — Селина усмехнулась. — Пошли разок этих Воинов, просто ради эксперимента.

— Ты права. Конечно, ты права. Это совсем не опасно. Там охрана возле иконы. Они и людей будут охранять в случае чего; зачем же иначе выставлять ее в музее? Правда? Брюс Уэйн — или кто-то еще — хочет, чтобы люди пришли и посмотрели, правда?

Да уж, правда, сказала себе Селина.

У дверей наспех переоборудованной галереи стояли охранники, несколько человек из службы безопасности прогуливались среди многочисленных посетителей. Все охранники, кроме одного, были давними работниками музея; только один, поставленный по настоянию Брюса Уэйна, служил в Уэйновском фонде. На самом деле этим охранником был сам Брюс Уэйн с искусственной сединой в волосах, со вставками в щеках и носу и с латексными накладками на лице, придававшими ему вид отставного полицейского.

Камеры, установленные на потолке шарили повсюду, но Бэтмэну хотелось находиться в толпе. Он, конечно, доверял собственной способности отделять овец от козлищ, в том случае, если овцы или пастухи случатся поблизости.

Он, безусловно, узнает Тигра, его выдаст лицо. Он надеялся, что сможет вычислить дневное лицо Женщины-кошки в толпе, но все это можно было сделать и в удобном кресле в комнате охраны.

Нет, причины, по которым Брюс Уэйн циркулировал постоянно вокруг мерцающей иконы, были иными. Он ожидал, что одна из заинтересованных сторон клюнет на него. Для этого он постарался проникнуться криминальным духом. Прогуливаясь ленивыми кругами, он излучал скуку, продажность, жадность и прочие добродетели темного мира. Никто не задавал ему вопросов о самом экспонате или как пройти в соседний зал. Чистая публика не доверяла исходящей от него ауре. За несколько часов с момента открытия галереи его только четыре раза беспокоили гипотетическими вопросами об устройстве системы безопасности. В третий раз это была пара. Женщина молчала, костюм черной кошки подошел бы ей по размеру. Он запомнил ее лицо.