Наследие ван Аленов - Мелисса де ла Круз Страница 39

ШАЙЛЕР

— Скай, проснись! Проснись! У тебя кошмар! Проснись!

Шайлер открыла глаза. Она сидела на кровати, а одеяла ипростыни были скомканы так, будто пролетел ураган. Оливер сидел рядом и держалее за плечо.

— Ты спала, — сказал он. — Опять тот самый сон?

Девушка кивнула и подтянула колени к подбородку.

— Тот самый. Опять.

С тех самых пор, как в Париже она спаслась от Левиафана,Шайлер видела один и тот же сон. Каждую ночь один и тот же, как будто ееподсознание зациклилось на одном канале и повторяло одно и то же жуткоетелешоу.

Шайлер никогда не удавалось вспомнить, что же именно ейснилось, — она помнила лишь, что во сне ее переполняло невыносимое,мучительное, безысходное отчаяние. Уже много дней подряд она просыпалась вслезах.

— Ты как себя чувствуешь? — Спросил Оливер.

Глаза его были припухшими со сна, взъерошенные волосыспутаны, и часть их на затылке стояла торчком — мягкие, словно гусиный пух. Онбыл в трикотажной рубашке с эмблемой Дачезне и фланелевых пижамных штанах — егообычном ночном одеянии. Шайлер поддразнила его однажды по поводу егоприверженности школе: в дневное время, насколько она знала, он никогда не носилничего, отмеченного названием школы.

— Все нормально, — ответила девушка. — Ложись спать.

Они находились в Токио, в отеле капсульного типа. С тогомомента, как они покинули Париж, прошла неделя. Сперва они провели три дня вБерлине. Потом Токио показался им достаточно безопасным местом — от Франциидалеко, дальше почти что и не придумаешь.

Когда они добрались до Японии, Шайлер была выжата допоследней капли. У нее не хватало сил даже на выполнение ритуала, которыйвдохнул бы в нее жизнь. Девушка вымоталась до предела, но теперь, когда онаувиделась с Джеком и эта встреча воскресила прежние чувства в ее душе, ейказалось вероломством возлагать на Оливера так много. Потому она не позволиласебе исполнить священное целование.

На этот раз девушка пожалела, что не взяла в фамильярывместо старого друга какого-нибудь покорного чужака, но даже сама мысль об этомуже казалась ей предательством.

Тем вечером в Токио Оливер улегся, примостив голову наподушку, отвернулся от Шайлер и свернулся клубочком, как обычно. Так они спали— всегда, с самого начала их пути: в одной постели, но спина к спине, лицом кврагам, прикрывая друг друга — в буквальном смысле слова. Так Оливера учили.Так проводники оберегали своих вампиров во время войн на протяжении столетий.Когда Шайлер просыпалась среди ночи, ее всегда успокаивало тепло спины Оливера.

Целый год они спали спина к спине, ни разу не повернувшисьдруг к другу даже для церемонии. В постели это было бы слишком... интимно,слишком похоже на другие вещи, которым они до сих пор сопротивлялись понегласной договоренности дождаться должного момента. Потому что время — этоединственное, чего у них было вдоволь. Они будут вместе всегда. Они это знали.

— Ты не спишь? — Спросила Шайлер.

Их комната была размером примерно с гроб. Здесь даже нельзябыло встать. Номера представляли собою небольшие ящики, поставленные друг надружку, с одним окошком, стеклопластиковой дверью и занавеской, призваннойобеспечить уединение. Такие капсулы были популярны среди японских бизнесменов,выпивших лишку и не способных добраться до дома. Это было самое дешевоепристанище, какое удалось отыскать Оливеру с Шайлер. Рюкзаки они оставили вкамере хранения в вестибюле.

— Не-а.

— Извини, что не даю тебе спать. Это, должно быть,утомительно.

— Угу.

— Тебе неохота разговаривать?

— Ну-у...

Шайлер знала, что Оливеру неспокойно. И она понимала, почемуон отделывался односложными ответами. После Парижа в их отношениях что-тоизменилось. Что-то сместилось в их непринужденной дружбе. Что-то проникло впостроенный ими замкнутый мирок.

Шайлер верила, что Джек Форс стал для нее прошлым, что послетого, как она оставила его в той квартире на Перри-стрит, между ними всекончено. Но во время встречи с Джеком в Париже отчего-то не похоже было, чтовсему конец. Особенно когда они целовались. Девушка не знала, что и думать. Ееизводило ощущение вины. Иногда она даже не решалась посмотреть в лицо Оливеру.Но порой, вспоминая тот поцелуй, она ловила себя на том, что улыбается, не всилах сдержаться. Все это скорее походило на начало, на обещание лучшегобудущего, хотя это будущее и начало затуманиваться. И каждую ночь она лежала,соприкасаясь спиною со спиной Оливера, но стоило ей закрыть глаза — и в ее сныпроникал парень, чьи глаза были зелеными, а не карими, и Шайлер ненавидела себяза это.

Ну и что, что Джек все еще свободен? Что с того, что он несвязан узами? Она уже сделала выбор. И она любит Оливера так сильно, что отодной лишь мысли о разлуке с ним ее сердце готово разорваться.

Она должна перестать видеть во сне Джека и тот поцелуй. Кактам было в песне в том фильме, который они с Оливером постоянно смотрели?

«Поцелуй — это просто поцелуй. Вздох — просто вздох».

Это ничего не значит. Совершенно ничего.

Наверное, она не может разобраться в происходящем потому,что устала, — в конце концов, она через каждые три дня просыпается в новомгороде. Возможно, причина исключительно в этом. Она ужасно устала отаэропортов, железнодорожных вокзалов, гостиниц и безвкусной, слишком дорогойгостиничной пищи. Она безумно, до боли скучала по Нью-Йорку. Она пыталасьзабыть, как сильно любит этот город. Забыть, сколько сил он ей придавал.Насколько она принадлежит ему.

За окошком-иллюминатором открывался вид на неоновый пейзажТокио: бесконечное пространство, заполненное мерцающими огоньками, инебоскребы, освещенные, словно в компьютерных играх. У Шайлер уже начали слипатьсяглаза, и она почти уснула, когда Оливер внезапно произнес:

— Знаешь, там, в Париже, когда я отослал тебя с ним, — этобыло самое трудное в моей жизни.

Шайлер знала, что Оливер имеет в виду тот момент, когда онотослал ее с Джеком, а не с бароном.