Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Конофальский Страница 39

Волков доспех ещё не надел, только стёганку и кольчугу. Доспех он собирался надеть перед городом, перед шествием. В стёганке ему жарко в натопленной зале. Он сидит недовольный, смотрит на всю эту кутерьму, что творится дома. Его жена бестолочь, к ведению хозяйства склонности никакой не имеет, это всем понятно. Только зря ругает прислугу, то отдаёт, то отменяет приказание. Порой сама не понимает, что ей нужно. Будь у него такой бестолковый офицер, так выгнал бы его сразу. А Бригитт, дрянь, тому рада, что госпожа глупа, так и стоит, так и улыбается, глядя на бестолковую утреннюю суету, что устроила госпожа Эшбахт. И ведь слова не скажет, хотя знает, что кружева к платью лежат в большой корзине после стирки.

— Карл, — наконец говорит Волков, — думаю, сборы ещё продлятся, выступайте без меня, я вас догоню.

Брюнхвальд кивает, он всё понимает, встаёт, идёт из дома на улицу.

Он молодец, старая кираса начищена так, что иному зеркалу не уступит. Шлем под мышкой, меч на боку. Весь собран, строг. Всегда хорош Карл Брюнхвальд. На него можно положиться.

Да, хорош, а вот госпожа Ланге кавалера раздражает. Кажется, её забавляет вся та истеричная кутерьма с суетой и руганью, что устроила Элеонора Августа.

Кажется, его жена уже пережила боль от утраты любовника. И, кажется, смирилась с тем, что ей придётся жить в ненавистном доме, ложась в постель с ненавистным человеком. И сейчас она была хоть и суетлива, хоть и глупа, но весьма бойка и слуг приводила в чувство и повиновение не хуже госпожи Ланге.

Сама же госпожа Ланге так и стояла в обеденной зале, глядя, как суетятся дворовые девки, собирая гардероб своей госпожи.

Это её поведение ещё больше усугубляло дело, так как Элеонора Августа ещё и раздражалась, зная, что Бригитт смеётся над ней прямо при слугах.

— Госпожа Ланге, — видя всё это, говорил Волков, — вы собираетесь ехать в карете госпожи Эшбахт?

— Куда уж мне, — со смиренной, но фальшивой покорностью говорила Бригитт, — с меня и телеги довольно будет.

— Так не ждите нас, — сухо сказал кавалер, — езжайте с ротмистром Брюнхвальдом.

— Как пожелаете, господин мой, — она присела в низком книксене, после взяла шубку и пошла на двор.

Эта дрянь сказала «господин мой». Хотя в этом случае было бы достаточно просто слова «господин». Слово «мой» в этой ситуации было не то чтобы фамильярным, скорее оно подчёркивало более высокий уровень отношений.

Естественно, госпожа Эшбахт не могла этого не заметить. Она подняла глаза от платья, что рассматривала, поглядела в спину уходящей Бригитт, а потом и на господина Эшбахта. Губы её скривились. И взгляд жены словно обжёг его. И он понял: Элеонора Августа отошла от своего горя.

Он вздохнул. Он хотел выйти на улицу, потому что было ему жарко, но подумал, что жене почудится, что он пошёл провожать Бригитт, и остался на месте. Так и сидел в своём кресле ещё час, пока Элеонора Августа, урождённая фон Мален, а ныне госпожа фон Эшбахт, не готова была ехать.

Уже рассвело, когда их на дороге встретил отряд бравых горожан. То были шесть барабанщиков и четыре трубача с городским корпоралом. Одежда у них была празднична и ярка.

— Господин, — говорил усатый и немолодой уже корпорал, — до города отсюда меньше мили, он уже за поворотом, вас выйдут встречать важные люди из совета города и из консулата во главе с новым бургомистром, и сам епископ будет, лучше тут вам построиться и развернуть знамёна.

Волков сел на табурет, что принёс ему Увалень, стал облачаться в доспех. А тут прибежала одна из служанок жены:

— Господин, госпожа спрашивает, долго ли будем стоять?

— Отчего же она спрашивает?

Служанка вдруг наклонилась к его уху и зашептала:

— Госпоже надобно по нужде. Давно надобно. А вазу ночную взять забыли.

Волков поморщился, как раз ему Максимилиан пристёгивал наплечник. И он так же тихо ответил служанке:

— Отведи госпожу в кусты.

— Госпожу в кусты? — удивилась служанка.

— В кусты, в кусты, кустов вокруг много.

Служанка не уходила, стояла, дура, над душой, лицо глупое в растерянности.

— Скажи госпоже, чтобы сейчас шла; когда тронемся, когда шествие через город пойдёт, ей точно некуда будет пойти, так как народ вокруг будет, — уже с раздражением говорил кавалер.

Говорил, а сам думал: разве же с Бригитт такое быть могло бы? Да никогда. Собирай она жену в дорогу, никогда ничего не забыла бы.

Вскоре доспех был надет. Да, этим подарком архиепископа мог гордиться любой, жалко было закрывать его изысканные узоры даже самым красивым ваффенроком. Тем не менее, он надел поверх доспеха свой бело-голубой наряд с чёрным вороном, сжимающим факел. Поверх ваффенрока надел серебряную цепь, подарок герцога. Подпоясался дорогим расшитым поясом, повязал свой драгоценный меч с золочёным эфесом, сел на своего самого дорогого коня. Подшлемник решил не надевать, не так уж было и холодно. Ограничился лёгким калем, шлем взял под мышку. Два бравых сержанта с протазанами из людей Брюнхвальда встали перед его конём, барабанщики и трубачи построились впереди сержантов. Максимилиан развернул роскошное бело-голубое знамя, его конь был сразу за конём Волкова. Лёгкий и нехолодный ветер с запада сразу подхватил красивое полотнище. За Максимилианом уже сидели в сёдлах фон Клаузевиц и Увалень, за ними другие господа из выезда. А за ними уже и офицеры на конях и солдаты. Все ждали его сигнала, чтобы начать. Волков повернул коня, чтобы убедиться, что все готовы, и уже было поднял руку, чтобы отдать команду, как увидал девку-служанку. Девка, вся запыхавшаяся, бежала к нему и махала рукой. Она оббегала солдат, офицеров, господ из выезда, а те удивлённо смотрели на неё, не понимая, что ей нужно. Наконец она добежала до кавалера и сказала так громко, что слышали все, кто был вокруг:

— Господин, господин, госпожа просит, чтобы вы пока не шли. Постояли ещё.

Волкова скривился от раздражения, но стеснялся спросить, отчего госпоже так угодно.

И служанка пояснила всё так же громко:

— Госпожа решилась сходить до кустов. И просит без неё не трогаться.

Кавалеру страшно не хотелось смотреть, как тайком усмехаются его люди и даже городские барабанщики, что стояли в строю последними перед ним и, конечно, слышали, что говорит девка. Он опустил уже поднятую руку и отвернулся.