Лес великого страха - Мария Гинзбург Страница 39

Костерок почти догорел. Угли алели во тьме. Время от время вспыхивал небольшой оранжевый язычок, трепетал на веточке, отбрасывая отблески на фигуру сидха, и снова исчезал. Стали слышны шорохи и топот крошечных ножек в траве – очевидно, внутри круга Нэрда оказалась пара-тройка лесных мышей.

– Мне хотелось бы услышать ту вашу песню про рябину и дуб, – заметив, что ведьма не спит, сказал Ринке.

– Сейчас?

Сидх кивнул.

– А сюда не сбегутся гоблины со всего Лихолесья? – осведомилась Карина.

– Не думаю, – сказал Ринке.

Сидх думал, что Карина начнет кокетничать и ее придется уговаривать. Не пришлось. Ведьма поправила выбившуюся из шлем-косы волнистую прядь и негромко начала:

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Головой склоняясь

До самого тына?

У Карины оказался красивый, сильный голос, а мотив – грустным и протяжным, как у большинства мандреченских песен. Трубка Ринке догорела. Он выколотил ее о ствол ели, убрал трубку и забрался к ведьме под плащ.

Эльф лежал рядом с небесной воительницей, смотрел на висящие над лесом крупные брызги звезд и слушал вечную историю о несложившейся судьбе двух влюбленных, замаскированную под не самыми выпуклыми образами.

«И люди называют нас фаталистами», подумал Ринке сквозь дрему.

Он почувствовал, как теплая рука легла ему на грудь.

– Почему ты взял с собой меня? – тихо спросила ведьма. – Почему не пошел с Рамданом? Мы бы отнесли и его…

– Я мог не успеть, – сказал Ринке.

– Ты… взял меня с собой, чтобы спасти?

Сидх повернулся и нежно, как сестру, чмокнул ведьму в щечку.

– Спи, – пробормотал он.

Карина приподнялась на локте:

– Подожди, Ринке. А что потом? Если бы караван погиб? Взял бы меня в плен? Подарил партизанам как трофей?

Сидх засмеялся:

– А что, хорошая мысль, мне как-то не пришло в голову…

– Это не ответ.

– Я бы отпустил тебя, – сказал Ринке.

– Хотелось бы верить, – вздохнула ведьма. – Но если бы я вернулась, одна из всего конвоя обоза, меня казнили бы или засадили в тюрьму до конца моих дней.

– Но обоз уцелел. Засыпай, нам надо отдохнуть, а ночь коротка…

Карина откинулась на спину. Ведьма слушала, как сопит мужчина рядом с ней, ощущала его теплый бок и улыбалась в темноте. «Конечно, хвост Ящера, он соврал», думала ведьма. – «Если бы обоз погиб, ему пришлось бы идти к партизанам, он взял меня в качестве необычного подарка для главаря. Но…».

Ей было хорошо и странно.

Ринке ошибся.

Им предстояло пережить одну из самых длинных ночей в своей жизни.

До заимки оставалось не больше двух километров, когда солнце село. Энедика скомандовала привал. Даже темная эльфка не рискнула бы бродить в Железном Лесу ночью.

Халлен привалился спиной к стволу тополя и смотрел, как Руско и Тавартэр разводят костер. Мирувормэл выпросил у Энедики свой туесок и теперь вылизывал мед. Остальным командирша раздала остатки сухарей. Халлен отказался от своей порции:

– Не в коня корм.

Эльфа крутило и ломало так, что силуэты соратников расплывались у него перед глазами. Еще в Ильмосте Халлен начал слышать призрачные голоса, которые что-то нашептывали ему. Но сейчас эльф и без подсказки голосов понимал, что желудок не примет даже хлеба. Хруст сухарей на зубах товарищей отдавался в голове Халлена чудовищным грохотом. Эльф стиснул зубы. Ему снова захотелось впиться себе в руку – тогда его отпустило бы, ненадолго. Но торопиться не стоило. Эльф знал по опыту, что чем чаще прибегаешь к какому-то средству, тем меньше эффекта оно оказывает.

А впереди еще была целая ночь.

Халлен закрыл глаза. От одного вида двигающихся челюстей товарищей его тянуло блевать. Еж услышал голос Рингрина, звавший его, но не удивился.

«Привет», мысленно сказал Халлен. – «Добро пожаловать в нашу компанию. Ваниэль сегодня уже говорила со мной».

«Идиот», ответил партизану бывший командир. – «Ты уже не можешь отличить телепатемму от галлюцинации?»

«А, так значит ты все же был там», телепатировал Халлен. – «А эта баба, мандреченка – тоже была с тобой или это все же был глюк?»

Почуяв Чи принца в развалинах дома, Еж сначала обрадовался. Но, заметив ауру мандреченки с характерными энергетическими жгутами профессиональной убийцы, Халлен почему-то подумал, что принц вовсе не жаждет встречи с Энедикой, и постарался предотвратить ее.

«Что ты делал в Ильмосте?», поинтересовался партизан.

«Не твое дело», сухо ответил принц. – «Я связался с тобой, чтобы предупредить. За вами по пятам идет татцель. Вы уже пришли на заимку? Если нет, бегите, ползите, но в лесу не оставайтесь!».

«Кто идет за нами?»

«Оборотень. Огромная рысь. Он неуязвим для оружия, его можно только задушить… но это если очень повезет. Бегите, ради Мелькора!»

Халлен в течение сегодняшнего дня слышал вещи и похлеще; один из голосов настойчиво предлагал ему трахнуть Руско. То, что говорил принц, было не менее болезненным бредом – ну откуда взяться татцелю посреди Железного Леса? – но Халлен тут же поверил своему бывшему командиру. Эльф открыл глаза, чтобы сообщить Энедике эту крайне неприятную новость, да так и замер.

Ежи спали. В странных, неестественных позах – в тех позах, в которых их настигли чьи-то чары. Мирувормэл тоже казался спящим, но огромная дыра, зиявшая на месте его сердца, говорила о том, что партизан уснул навсегда.

Даже не узнав, кто его убил.

А Халлен уже знал, кто, и знал, почему чары огромной рыси, небрежным движением смахнувшей голову с плеч Тавартэра, не подействовали на него самого. Первый раз лислор принес Ежу хоть какую-то пользу. Оборотень подумал, что эльф уже спит, и направил в его сторону слабую волну своей Чи, не оказавшую никакого действия на искривленные наркотиками каналы жизненной силы партизана.

Халлен ждал, пока рысь повернется к нему хотя бы боком.

Морана все же оказалась права. Халлен почувствовал невыносимое облегчение при мысли о том, что сейчас все кончится. Оборотень взмахнул хвостом и вцепился в горло Руско. Халлен вскочил. Единственная рука, которая все еще слушалась эльфа, сжалась на шее оборотня. Еж ощутил горячий пульс зверя сквозь короткую шерсть.

Никогда еще голова Энедики не болела так мучительно и остро. Обычно это было последствием неумеренных возлияний, но в данном случае это было отголоском сонных чар, которые кто-то применил к эльфке.

Применил небрежно и грубо.

Но неизвестный маг не ограничился сонным заклинанием. Эльфка поняла, что лежит на спине и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Магические путы охватывали ее всю. Командирша Ежей открыла глаза. Лунный свет заливал поляну, где партизаны остановились на свой последний привал. На изувеченном теле сидела огромная рысь. Она увлеченно выкусывала из живота трупа кусочек, показавшийся ей особенно вкусным. Зверь тихонько урчал от наслаждения. Живот Энедики скрутила болезненная судорога. Сначала она подумала, что рысь успела попробовать и ее мяса, и скосила глаза. Она уже была готова увидеть у себя в груди огромную дыру, и в первый миг эльфке показалось, что она ее даже видит. Но нет, серебряные наклепки мирно мерцали на коже ее куртки, в полутьме казавшейся черной. Энедика сообразила, где она недавно видела дыру на черной коже, дыру, из которой хлынула кровь, когда эльфы вытащили из раны затыкавший ее кол. Память просто выбросила яркий образ на поверхность, вот и все.