Внучка бабы Яги - Татьяна Коростышевская Страница 38

Байка

Я почти совсем не помню своего детства. И родители в памяти остались лишь силуэтами, кругами на воде, пеплом кострища, прерывистым паучьим следом… Будто и не было их вовсе, а родилась я сразу же в кособокой бабулиной избушке на окраине густого хвойного леса. Вот как мы через все княжество с Ягой путешествовали от самой романской границы, как прятались и убегали от каких-то лихих людишек — помню очень даже неплохо. И как первый раз увидала чистенькую деревеньку в излучине Смородины и услыхала уютное название — Мохнатовка… Вот и сейчас, стоит только зажмуриться и попытаться не слушать высокий пронзительный звук, рвущий барабанные перепонки…

— Прекрати орать, — четко сказал Зигфрид, распахивая свои морозные глаза, белки которых теперь прочерчивала красная паутинка лопнувших сосудов.

Сразу стало очень тихо. Ёжкин кот! Да ведь это из моего рта все время какофония изливалась!

— Ты жив! — выдохнула я счастливо, склоняясь еще ниже над поверженным другом.

— Это ненадолго, — горько усмехнулся тот, из уголка рта стала стекать струйка темной, почти коричневой крови. — Тебе теперь грозит опасность. Она очень разозлилась, что заклинания неполные.

— Еще кому-то глиняные болваны понадобились, — начала понемногу прозревать я. — Ты ей все рассказал?

— Прости, дорогая, но ее методы допроса оказались гораздо эффективнее твоих.

Я еще раз оглядела развороченную грудную клетку барона, прогнав прочь подленькую мыслишку, что при другом раскладе он бы уж точно от меня схлопотал, и всхлипнула.

— Не реви, — скривился от боли шваб. — Лутоня, тебе нужно быть сильной. Я при первой же возможности вернусь за тобой. Ты веришь мне?

Я только кивнула, чтоб не завыть белугой.

В воздухе сгущался белесый туман, яркие голубоватые искры с треском пробегали по запрокинутому лицу Зигфрида. Портал последней надежды начинал свою работу.

— Ты будешь осторожна? — не отставал огневик.

— Кого хоть беречься? — попыталась я придать голосу твердость. — Что за баба с тобой такое сотворила?

И он ответил, тихо, едва слышно, да такое сказанул, что у меня рот сам собой раскрылся в удивлении:

— Я и слов таких не знаю!

Зигфрид продолжал что-то втолковывать, но до меня не доносилось ни звука. Искорки портала будто снежным вихрем укутывали моего друга, он отмахивался, отводил их назойливый ворох, но они налетали вновь… И вот уже рука барона безжизненно опускается на дощатый пол и тут же скрывается за мерцающим сугробом волшебных отблесков. Через минуту все было кончено. Истаявший портал оставил после себя только легкий запах лаванды и неопрятную кучу Зигфридовой одежды.

Захотелось схватить окровавленную рубаху, зарыться в нее лицом и всласть нареветься. Не желаю быть сильной! Хочу лить слезы, ругаться последними словами и расколотить что-нибудь бьющееся! Бестолочь, кулёма, неумеха! Да как я могла до такого допустить? Не охранить своего соратника, беду от него не отвести? Как я, которой любые мороки просто на один зуб, не заметила подвоха в истрепанном столичном карманнике? Почему, прежде чем про дело с бароном разговаривать, не проверила, нет ли за дверью горницы лишних ушей? Ведь понятно, что стервятина до последнего не знала, у кого из нас пергаменты доксовы схоронены. А если Зигфрид умрет? Что я делать буду? К драконам возможность оказаться в желанном университете, к драконьей матери всю мою ученую будущность! Как жить-то дальше, если Зигфрид умрет из-за меня? Я обхватила себя руками и, покачиваясь, будто в молитвенном самозабвении, тихонечко жалобно заскулила.

— А вот интересно, в Элорию все попадают в чем мать родила? Тогда ж можно просто с той стороны стоять, семечки лузгать, пока бабу какую покрасивше занесет…

Любознательность Ванечки иногда ни в какие ворота не лезет. Я с рычанием поднялась с пола. Видно, лицо мое выражало стойкое нежелание беседовать об устройстве элорийских порталов. Да так явно выражало, что дурачок влип в стенку, пытаясь одновременно спрятаться за спиной Михая. Перевертыш прикрывал нашего детинушку ровно по грудь, поэтому Ванюша еще и съежился, пытаясь занять как можно меньше места.

— Не губи, тетенька, я так спросил, для общего развития, — пискнул придушенно, прикрывая руками темечко.

— Ну так я тебя в общем и разовью, — оскалилась я так широко, что в висках захрустело. — А потом совью… В косицы…

На помощь племянничку пришел Колобок:

— Лутоня, остынь, не со зла парень болтает.

А то я сама не знаю! Только острая боль, будто вогнали мне в сердце раскаленный добела прут, не дает вздохнуть, требует выхода, какой-то совершенно невообразимой каверзы.

— Ой, не ешь меня, дева красная, — завел дядюшка, — а лучше песенку мою послушай…

Я представила себе, как обламываю зубы о черствый бочок бывшего атамана, и хихикнула:

— Давай без юбиляций обойдемся.

Боль отпустила, голова стала ясной, мысли выстраивались в четкие цепочки. Несмотря ни на что, жизнь продолжается. У меня есть обязательства, которые надо выполнять. И еще у меня есть бабушка, которой не понравилось бы, что ее кровинушка размякла, как опара в квашне. Мы, ягги, народ стойкий, нам любое дело по плечу.

— Вот и хорошо, вот и ладненько, — с облегчением зачастил Колоб. — Ты, Лутонюшка, не кручинься. Все с нашим Зигфридом ладно будет. Подлатают его да обратно к нам закинут. Он же тебе пообещал.

— Вернется — хорошо, не вернется — сами за ним отправимся, — отбросила я с лица растрепавшиеся волосы. — Вещи-то его здесь остались, надо только в записях поискать…

Колобок зашипел будто ужак, которому на хвост наступили. Я запнулась. Нашла при ком секреты выбалтывать! Михай-то здесь. Не слепой, не глухой и умом не скорбный. А я тут, умница-разумница, языком что помелом машу!

— Собирайся, ты теперь под княжьей защитой, — проговорил мой охранник, поняв, что ничего интересного больше не услышит.

— А соратники мои как же?

— Мы тут сами помаленьку, — осмелел Иван. — Не сомневайся, тетенька, в лучшем виде дельце обделаем.

— Тоже мне, обдельщик! Читать-то хоть выучен? — Я попыталась цыкнуть зубом на разбитной бабулин манер — презрительно. Да только слюной подавилась. Тут всем учиться не помешает.

В дверном проеме появился Антип. На простом широком лице хозяина явственно читалось желание, чтоб дорогие, но очень уж докучные постояльцы никогда не появлялись на пороге его заведения. За спиной Колобкова свояка отиралась нескладная фигура в долгополом сюртуке и смешной треугольной шапке.

— Я тут лекаря для увечного шваба привел, — кашлянул хозяин смущенно, оглядывая горницу на предмет обнаружения вышеозначенного шваба.

— Благодарствуйте, сами разберемся, — отсыпала я в хозяйскую ладонь из щедрого княжьего аванса.

— Надо бы и лепиле… Того-этого, за беспокойство, — посветлел лицом Антип.