Механизм пространства - Андрей Валентинов Страница 38

Команда попятилась, но не бросилась наутек. Рубить «astioso fattucchieri» [21]в капусту тоже не стали. Итальянцы – народ любопытный. Сначала обязательно досмотрят представление до конца, а потом уж…

– У меня – есть! – крикнул Огюст.

– Идем! – отозвались с кормы.

С юта уже бежал Эрстед, за ним – князь, нелепо воздев детектор над головой. Оба по пояс тонули во мгле, стекавшей на палубу. Казалось, к Огюсту приближаются безногие призраки.

«Что, если они и впрямь – морок? Если живые – на корме, а эти двое – „сгустки магнетических флюидов“?!»

– Стойте, где стоите, – задыхаясь, предупредил датчанин. – Предмет, который мы ищем, где-то рядом. Мы определим его координаты по методу треугольника. Казимир, умерьте прыть. Подходим одновременно…

На радостях князь затянул каватину из «Севильского цирюльника»:

Ah, bravo Figaro!

Bravo, bravissimo;

Bravo!

Кто-то из итальянцев машинально подхватил: «La-la-la-la!..»

Fortunatissimo, –

вел дальше Волмонтович, –

Per verité!

Bravo!

Огюст вздохнул с облегчением: свои, не призраки…

Троица пассажиров едва успела образовать правильный треугольник, как у щупальцев начались дружные конвульсии. Юнга заскулил и попытался выпрыгнуть за борт, но рябой был на страже. Экипаж крестился с завидным единодушием. Туман надвинулся, заливая шхуну скисшим молоком.

В центре треугольника высилась фок-мачта.

– Надеюсь, это не наверху, – буркнул Эрстед.

Щупальцы словно взбесились. Детекторы, ожив, рвались из рук. Туман страдальчески всхлипнул – и мигом позже у мачты возникла изможденная фигура. Рубище, черная шерстяная накидка, колтун рыжих волос, борода – всякий, кто хоть раз видел триптих Босха «Искушение Святого Антония», сразу узнал бы этого человека, обычно изображаемого в окружении сонмища бесов.

Привязан к мачте пеньковой веревкой, призрак жалобно простер руки к матросам, прося у них заступничества. Команда бездумно качнулась вперед.

– Изыди, – не убоявшись, сказал призраку датчанин.

– Кто же ты, обращающийся ко мне с такой речью? – возопил призрак.

– Полковник Андерс Эрстед. Секретарь Общества по распространению естествознания.

– Поэтому и достоин ты большого презрения, – призрак ткнул в собеседника костлявым пальцем. – Ибо черен ты умом и бессилен, как мальчик. У меня уже нет заботы о тебе.

– Зато у меня есть забота о тебе. Изыди прочь, или я прибегну к насилию.

– Здесь я, Антоний, не бегаю от ваших ударов! – призрак оставался тверд, насколько это возможно для привидения. – Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое!

Подтверждая сказанное, в груди его разгорелось янтарное, как глаз кота, сияние – там, где, согласно анатомии, у людей находится сердце.

– Есть!

Эрстед шагнул вперед – и за его спиной раздался грозный ропот.

– Богохульник!

– Не трожь святого!

– Руки коротки…

Будто задавшись целью опровергнуть последнее утверждение, датчанин по локоть засунул руку в грудь привидения. Команда замерла, ожидая, когда гром небесный поразит святотатца. Призрак решил было вцепиться в горло Эрстеда, хозяйничавшего в его грудной клетке, но полковник остался невозмутим.

– Холодно, – сообщил он. – Пальцы сводит. Я так и предполагал. Эй, кто-нибудь, принесите клещи!

– Бей сатану!

Багровый от ярости толстяк замахнулся багром, но князь был начеку. Багор полетел за борт, а толстяк – обратно в толпу, сбив с ног рябого, взявшегося за мушкет. Шарахнул выстрел – мушкет от падения разрядился в туман; следом – второй, и перед опешившими матросами вырос капитан, о котором все успели забыть.

– Назад! Перебью, как собак!

Гарибальди был страшен. Казалось, он способен зубами разорвать команду в клочья. Пользуясь минутой паузы – подарком бешеного капитана, – князь бросился к мачте, оттеснил друга, по плечо влез в призрака; что-то нашарил, ухватил, рванул…

– Глаза у дьявола, как ресницы зари! – блажил Антоний, намекая на облик Волмонтовича. – Из пасти его выходят пламенники! Из ноздрей – дым, как из кипящего котла! Дыхание его раскаляет угли…

Умолкнув на полуслове, «святой» растаял.

Двумя пальцами, большим и указательным, князь сжимал кривой гвоздь длиной в десять дюймов. Как Волмонтович без клещей вырвал эту штуку из мачты, осталось загадкой. Матросы отступили к борту – гвоздь вызывал омерзение в душе каждого.

Преодолевая гадливость, Огюст подошел ближе. Гвоздь был изъязвлен черными извилистыми ходами, словно его источили черви. По квадратной шляпке змеились какие-то символы. Металл напоминал ртуть. Того и гляди, оживет, изогнется гадюкой, вопьется в ладонь ядовитыми клыками…

– Вот оно, «проклятие», – возвестил Эрстед.

– За борт его!

Навязший в зубах рецепт жердяя в данном случае выглядел разумным. Однако полковник колебался. Князь невозмутимо ждал приказа: выбрасывать заразу, или сохранить для опытов?

– Ненавижу таможню!

Заметив обращенные на него взгляды, полные изумления, капитан Гарибальди счел нужным пояснить:

– В гавани, в Париже. Таможенник, гаденыш с желтыми зубами… Помнится, он еще по мачте ладонью хлопнул. Его работа! Больше некому.

– С желтыми зубами? – заинтересовался Эрстед. – Небрит, рыжие бакенбарды? Глаза наглые…

– Да нет. Красавчик, смазливый такой. Только зубы гнусные.

– Понятно…

В этот момент гвоздь вывернулся из пальцев князя. Не глядя, Волмонтович поймал «беглеца»; гвоздь снова удрал, скользнул вниз, коснулся браслета из драгоценного алюминиума… Лицо князя исказилось от боли. Послышалось громкое шипение, словно гвоздь и впрямь обернулся змеей. Он таял, истекая вонючим паром, как если бы окунулся в крепкую кислоту. Торопясь слиться с коконом, объявшим «Клоринду», пар свивался в зыбкие фигуры – унесся прочь, грозя карами небесными, святой Антоний, растворился без остатка крошечный мегалозаур; умчался легион бесенят, сгинула почтенная синьора с кухонным ножом…

– Пся крев! Что это было?!

Никто не ответил князю.

В прорехи расползающегося «кокона» ворвалось солнце.