Руки Геракла - Фред Томас Саберхаген Страница 38

Дедала я нашел без труда. Он одиноко сидел на террасе на плоской крыше дворца и отсутствующим взглядом смотрел на стоявший перед ним стол. На нем лежали всякие мелкие предметы, причем я ни одного из них раньше не видел. Я принял их за части какого-то сложного механизма. Разных размеров и форм, некоторые были вырезаны из вещества, похожего на кость, а другие вроде бы были сделаны из полированного дерева, третьи же из прозрачного стекла.

Не желая нарушать сосредоточенности Мастера, я молча стоял рядом, пока он сам не обратил на меня внимания. Я извинился, что помешал ему. Но он был даже рад видеть меня и пригласил сесть. Отсюда, сверху нам открывался прекрасный вид на Великое море, простиравшееся за дворцом и гаванью Кандака.

Дедал рассказал мне, что предметы на столе являются частями древнего устройства, с помощью которого он надеется когда-нибудь вести астрономические наблюдения. Но пока ему никак не удается собрать его как следует.

– Может, тут чего-то не хватает? – предположил я.

– Я тоже этого опасаюсь. – Однако он махнул своей мозолистой рукой, словно отметая все вопросы, и сказал: – А как дела у тебя, Геракл?

– «Небесная ладья» очень помогла нам добраться до места. Она просто волшебная. Надеюсь, ты сумеешь когда-нибудь как следует изучить ее.

– Я тоже надеюсь. Если бы у меня было время… но в жизни человека не так много лет, дней и часов. Что еще?

– Пока я не жаловался на те поручения, которые дают мне боги. – Я помолчал. Неподалеку бранились двое слуг. Шрам на запястье зачесался и я отсутствующе поскреб его. Наконец я добавил: – Дело в том, что все идет не так, как мне хотелось бы.

Человек, сидевший напротив меня за столом, медленно кивнул.

– Понимаю – ты решил встретиться с отцом.

– Да.

Я уже начал было, как обычно, жаловаться на отца. Дедал внимательно слушал, мрачнея лицом.

– Так тебе именно таким кажется положение? – спросил он наконец. – Я и не знал, что ты в таком гневе.

– А как еще мне на все это смотреть?

Мастер немного посидел молча, нахмурив брови. Но теперь он смотрел на далекие волны, глубоко погрузившись в размышления и совершенно забыв о разложенных перед ним маленьких деталях. Наконец, он глубоко вздохнул и снова обернулся ко мне.

– Геракл, есть на свете вещи, о которых я не смею тебе рассказывать, и другие, о которых говорить просто не должен. Но вот что я тебе скажу: я видел твоего отца, я разговаривал с ним, и…

– Ты видел Зевса? – Я был потрясен и одновременно не очень поверил словам Мастера. Ведь Гермес, Вестник, открыто являющийся пред очами смертных – одно дело, а Зевс – совсем другое. Но я не мог и не доверять ему. Сидевший передо мной человек был всего лишь человеком – но этот человек по крайней мере хотя бы один раз ездил в колеснице Диониса.

– Да, – спокойно ответил Дедал. – Я видел Громовержца и разговаривал с ним несколько дней назад…

– Где?

– На побережье материка – позволь мне закончить, Геракл, – и я уверен, что не было ни единого дня с часа твоего рождения, когда он не думал бы о тебе.

– Да у него куча ублюдков по всему свету!

Дедал кивнул седой головой.

– Может быть. Но ты из тех, о ком он действительно думает и особенно заботится. Не забывай, что Зевс, как и все боги, прежде всего человек.

Теперь пришел мой черед сидеть молча, пытаясь переварить все, что мне было сказано. Я смотрел на море, но не видел его. Наконец, снова повернувшись к моему советчику, я сказал:

– Во имя богов, хотелось бы мне в это верить.

– Можешь поверить.

– Человек, который сейчас носит личину Зевса, зачал меня?

– Я уверен.

– Тогда что сказал тебе обо мне мой отец?

Но Мастер покачал головой.

– Говори же!

– Пусть твой гнев падет на меня, если ты того хочешь, Геракл, но я не должен больше говорить. Может, я и так уже слишком много сказал.

После этого мы некоторое время говорили о других вещах. Не прошло и часа, как явился вестник сказать, что царевич Астерион ожидает меня. Вскоре Мастер, забыв о своей головоломке, повел меня в Лабиринт. Из кухни вынырнул сытый и довольный Энкид и пошел за мной. Никто не стал возражать.

Наш провожатый вывел нас из дворца через одну из маленьких боковых дверок, провел по гравиевой дорожке, огибавшей угол сада. Теперь я видел, что мы шли прямиком к одной из стен таинственного Лабиринта, который здесь соединялся с дворцом. Внешняя его стена была каменной, высокой и слегка изгибавшейся. Она зловеще нависала над нашими головами.

Когда, следуя изгибу стены, мы оказались внутри, перед нами открылся проход, где двое едва-едва могли бы разойтись. Проход разветвлялся, потом еще и еще. Некоторые его отрезки были перекрыты крышей, тут и там поднимались или уходили вверх лестницы. Там были маленькие дворики с прудами, растениями и статуями.

Я понял, что в Лабиринте было легко найти определенную дорогу, если смотреть на раскрашенные штыри, в незапамятные времена вбитые в каменный пол.

Но моему провожатому они, казалось, были не нужны. Я вскоре понял то, что давно уже должен был бы сообразить, будь у меня время подумать, что Дедал ведь все тут знает, он работал в Лабиринте долгие месяцы, выполняя заказ предшественника Федры. С этим сооружением было связано много невероятных историй, а многие события уже стали легендой. Я сказал себе, что в подходящий момент сам попрошу Дедала рассказать мне правду обо всем этом.

Но расспросы могли и подождать, поскольку мы быстро погружались в недра Лабиринта. В отличие от многих прославленных чудес в этом великом мире, критский Лабиринт с его тысячами миль узких проходов, по большей части под открытым небом, производил настолько сильное впечатление, что вряд ли я мог бы представить себе более захватывающее зрелище.

Некоторые говорили мне, что царевич живет один в самом сердце Лабиринта, добровольно приняв тот образ жизни, который некогда был ему навязан. Он жил просто, почти ничем не выдавая своего происхождения и титула, и лишь время от времени ему помогали слуги. Почти всю свою жизнь он провел в этих стенах, и лишь сны приносили ему известия о событиях во внешнем мире. Он принял нас даже радушнее сестры.

Я знал из достоверного источника, что Астерион, лишь на несколько лет старше меня, был, как и я, сыном Зевса. Но когда я впервые увидел собственными глазами, как божественная сила проявилась в моем сводном брате, я с трудом подавил дрожь. Почему-то это существо с такой внешне совершенно нечеловеческой головой впечатляло сильнее, чем кентавры с их лошадиными телами.

Царевич был точь-в-точь как в моем сне, такой же огромный, семи футов ростом. Даже чуть выше, подумал я, если прибавить кривые рога, с грациозной симметрией выдававшиеся по обе стороны нечеловеческого черепа. Ноги его, видневшиеся из-под длинной набедренной повязки, были совсем человеческими, не более волосатые и не более крупные, чем у некоторых смертных. За свою короткую жизнь он стал известен миру лишь как чудовище, страшилище, питающееся человечиной. Это было, естественно, далеко от истины – царевич вообще не ел мяса. От прочих мужчин от отличался еще и тем, что был евнухом от рождения.