Та, которая видит - Гленда Ларк Страница 38

Домино ласково взглянул на кровяного демона.

— Они месяцами могут обходиться без пищи. Зато когда им удается найти раненую рыбу или животное, они впадают в голодное неистовство. Небольшая стайка может за неделю разделаться с китом. Да, вот еще что: раз они едят, то они и какают, конечно, а их экскременты — по большей части крепкая кислота. Считается, что это еще усиливает боль, хотя мне сомнительно, чтобы в данных обстоятельствах можно было страдать еще сильнее. Ну да ты скоро сама узнаешь, а? Может быть, ты даже расскажешь мне, — полезно будет узнать на будущее, понимаешь ли.

— Давай-ка я начну, — прорычал Сикл. — Хозяину нужно знать это проклятое имя сегодня, а не на следующей неделе. — Он наклонился и небрежно ткнул ножом меня в грудь. Рана не была ни глубокой, ни серьезной — он вовсе не хотел, чтобы я умерла от потери крови. Он хотел, чтобы рана кровоточила медленно…

Домино бросил моллюска на порез. Сначала ничего не произошло. Сикл ухмыльнулся и провел ножом мне сначала по животу, потом по бедру. Тварь у меня на груди зашевелилась, устраиваясь на ране как на своем законном месте. Сикл отошел и вернулся еще с парой кровяных демонов. Прежде чем осадить их на раны, он непристойно провел рукой по моему телу, потом ослабил веревку вокруг моей шеи.

— Нам ни к чему, чтобы ты удавилась, верно? — протянул он.

В следующее мгновение боль начала рвать меня на части. Других слов, чтобы описать это, у меня нет.

Я не собиралась стонать — не собиралась доставлять им такого удовольствия.

Я начала кричать и не могла остановиться. Собственных воплей я не слышала — боль не позволяла мне ни слышать, ни видеть, ни думать. Только чувствовать…

Если бы желания умереть было достаточно, я была бы мертва в первые же секунды.

Для тех, кого пытают, время значения не имеет. Тридцать секунд агонии кажутся длящимися всю жизнь. Если пытка не прекращается, уже не остается представления о том, что такое жизнь, — остается только страстное желание умереть. Смерть — мечта, которая отгоняет безумие; сознание того, что рано или поздно она придет, — единственное спасение от бесконечной боли. Я думала, что боль меня убьет, и радовалась этому.

Не знаю, долга ли я пролежала с кровяными демонами на моих ранах. Когда мои мучители сняли их, я поблагодарила бы их, если бы имела на то силы. На небе все еще светило солнце; стайка птичек чирикала в траве, над волнами летали чайки. Все было так, как бывает в самый обычный день…

К моим губам поднесли мокрую губку, и я жадно глотнула воды, наконец-то разлепив губы и наслаждаясь сладостью влаги, прекращением невероятных мучений. Теперь мое тело всего лишь болело. Хуже всего было сознание того, что рано или поздно я скажу своим палачам то, что они хотят знать. Шесты, к которым я была привязана, расшатались, пока я билась и извивалась, и Домино с Сиклом забили их глубже.

— Назови имя, сучка, — прошептал мне в ухо Домино. — Назови того выродка, что вместе с тобой освободил Деву Замка. Быстро, иначе мы посадим на тебя кровяных демонов на целую неделю.

Я открыла глаза и увидела перед собой бесстрастное лицо Сикла. Он менее откровенно, чем Домино, наслаждался моими страданиями. Сикл, такой же, как я, полукровка… Профессионал-палач… Я поставила на кон жизнь единственного мужчины, которого когда-нибудь любила.

— Тор Райдер. Тор Райдер из «Приюта пьянчуги». — Я запнулась, выговаривая это имя.

«Любимый, прости меня».

Молчание моих мучителей длилось слишком долго.

Наконец Домино процедил:

— Ну и что?

И Сикл покачал головой:

— Нет. Она слишком хитра. Хозяин думает, она служит хранителям, а они выбирают только лучших. И к тому же она полукровка. — Сикл цинично усмехнулся. — Тебе невдомек, Дом, что это значит, но я-то знаю. Брошенная с младенчества, голодавшая в сточной канаве. Девять из десяти полукровок не доживают до того, чтобы стать взрослыми, на всех островах, кроме этого. Только самые крутые поднимаются так высоко, как она или я. По какой-то причине она хочет, чтобы мы занялись этим Райдером, — тут или ловушка, или ложный след. Может, она решила отомстить любовнику, который ее бросил. Правильное имя после всего одного знакомства с кровяными демонами она не назовет. Кто другой проговорился бы, но только не она. — Сикл улыбнулся мне и уронил кровяных демонов на мои раны.

Я тонула в волнах боли, зовя на помощь всех, кого только знала, умоляя о прощении, взывая к Богу, в которого никогда не верила. Красный и оранжевый огонь жег мои глаза, я была расчленена, и куски вялились на солнце. Когда мне было пять, я дралась за объедки на задворках Ступицы; в шесть лет отбивалась от сексуальных притязаний старших мальчишек; в семь бредила в лихорадке в склепе кладбища; в тринадцать была навсегда изуродована хирургами-хранителями; в четырнадцать вонзила нож в изнасиловавшего меня подонка, а несколькими днями позже расплатилась своим телом с вонючим капитаном корабля, на котором добиралась до Фена; в пятнадцать продала душу хранителям ради того, чтобы оставаться в живых…

Ты был прав, Ниамор. Жизнь — дерьмо.

Флейм, милая Флейм, сможешь ли ты продержаться еще немного?

Я должна умереть…

Никто не может жить, испытывая такую боль.

Жизнь на таких условиях мне не нужна..

Как же хороша была вода…

Назову я вам имя, только убейте меня!

— Датрик. — Боже, как же он возмутился бы, что его могут счесть обладающим Взглядом, а не силвом! — Хранитель-советник. Скажите о нем дун-магу. Мне все равно. — Он вряд ли поверит в обладающего Взглядом советника, но кто знает… — Только убейте меня.

— Нет, сучка, нет. Мы еще не кончили. «Любимый…»

Вечность мучений — долгое время. Достаточно долгое, чтобы даже палачи, наслаждающиеся зрелищем, устали.

Игра надоела им, когда я стала снова и снова терять сознание, лишая их триумфа, да еще и заставив снова и снова вколачивать колья, которые я выдергивала из песка, когда билась и металась. Мучители выбросили кровяных демонов и принялись расписывать мне другие пытки, которые меня ожидали, — издевательства такие изощренные, что я не могла вообразить, как можно их вынести. Половина удовольствия для палачей — смаковать ужас и отчаяние жертвы.

Не знаю, был ли это все тот же день, но солнце начало заходить за дюны. Морские пони выползли на берег и лежали на песке; они свились в один клубок и вылизывали друг друга, наслаждаясь вечерней прохладой. На их зеленоватых шкурах играли розовые отблески заката. Сикл окатил меня ведром морской воды, смыв кровь и песок. Соль жгла мои раны, но такая боль могла показаться удовольствием по сравнению с адской пыткой кровяными демонами, если бы я не знала, что это всего лишь прелюдия к новым мучениям.

Я дрожала от ужаса, но мне повезло: до следующего акта трагедии, задуманной палачами, дело не дошло.