Имя твоего волка - Татьяна Томах Страница 38

И волк идет рядом с ней — шаг в шаг. Прижимаясь к ее ногам теплым мохнатым боком, пытаясь защитить ее от камней, грязи и криков. От всего мира.

Идет рядом с ней.

На костер.

А потом она просыпалась, вцепившись зубами в уголок подушки — гася свой крик (вой) и чувствуя, как простыня липнет к вспотевшему телу (как вздыбливается на загривке густая шерсть), и ночь дышит холодом в затылок. И бледнеет след, только что такой яркий и вкусный… потому что кто-то другой идет по твоему собственному следу — страх? И нужно обернуться и не позволить ему догнать себя, и успеть догнать его, не дав ему опять ускользнуть в сны, и перегрызть ему горло, скользкое, невидимое, почти неуловимое — потому что у страха нет лица… Как нет лиц у людей, бросающих камни в тех, кого они называют ведьмами.

День рождения прошел; и были съедены ненавистные пироги; а последние несколько кусочков, отложенные запасливой Марысей «на потом», завалявшиеся и зачерствевшие, после придирчивой Марысиной пробы были-таки отданы дворовым собакам.

И постепенно скверные сны Марго истаяли — вместе со снегом. Так же, как каждый год. И волк почувствовал, что больше пока не нужен, чтобы защищать Марго от ее снов, и пропал на несколько дней. Так же, как каждый год. И однажды Марго проснулась — не от собственного беззвучного крика и не от ужаса, струйкой ледяного пота сползающего по спине, — а от ослепительного сияния чистого неба за окном. Высокого, нежного, почти прозрачного.

Неба, в котором, наверное, можно летать — как Марго умела летать в своих снах. В своих хороших снах.

Она распахнула окно, с трудом сдвинув с места просевшую и рассохшуюся за зиму раму, и чуть не задохнулась в ослепительно голубой бездне, опрокинувшейся на нее… Бездна падала и падала — бесконечно, потому что у нее не было дна — или это Марго падала и падала в небо?… Или не падала, а летела?.. И ей захотелось рассмеяться, потому что это было так хорошо, так невероятно и волшебно…

Так хорошо — быть не волком, пробирающимся по мокрому лесу в поисках добычи, шарахаясь от запаха капканов; и не маленькой девочкой, которая зачем-то идет по длинной черной дороге, где ее ждут дети с камнями и смертью в пустых глазах; и не женщиной — незнакомой, измученной пытками женщиной, взбирающейся на разложенный для нее костер; и даже не молодой девушкой по имени Марго, которая видела скверные сны и иногда не могла понять — кто же она на самом деле… Так хорошо было — просто быть… И смотреть в широко распахнутые безмятежные глаза улыбающегося весеннего неба… Неба, обещающего что-то невероятное, волшебное, прекрасное…

А потом, стараясь удержать в своих глазах отражение этого неба и торопясь — скорей из этого дома, который всегда казался ей клеткой — на улицу (во двор, по главной аллее, потом направо, через маленькую неприметную калитку за кустами сирени — в лес, туда, где небо ближе всего), Марго сбежала вниз по узкой лестнице — мимо белой каменной богини, вечно и слепо смотрящей в даль, видимую только ей одной, — и, рванув тяжелую входную дверь, с разбегу врезалась в кого-то, открывавшего эту дверь с другой стороны.

— Ого, — сказал кто-то, и плечо отчаянно и испуганно рванувшейся в сторону Марго (так же отчаянно и испуганно, как вдруг прянул в сторону волк — в нескольких часах пути отсюда — волк, опьяненный волшебным, головокружительным следом, звавшим его за собой, и неожиданно споткнувшийся — о солнечный зайчик, что блеснул на оскаленной пасти капкана…), плечо оказалось крепко сжатым чьей-то рукой…

— Вы кто? — спросила Марго; сердце испуганно прыгнуло к горлу, дыхание споткнулось. Вопрос получился беззвучным (…и волк, все еще вдыхая манящий вперед запах, попятился, беззвучно скалясь на померещившуюся ему в спутанной прошлогодней траве изысканно-изогнутую стальную челюсть капкана…).

— А ты выросла красавицей, маленькая Маргарита, — сообщил тот, кто все еще удерживал вырывающееся плечо Марго.

В голосе незнакомца была улыбка, а лица Марго сначала не смогла разглядеть — солнце из открытой двери полыхнуло прямо ей в глаза и вспыхнуло золотистым нимбом на светлых волосах вошедшего. А потом дверь закрылась за его спиной, и улыбка на его губах оказалась под стать потухающему нимбу — почти ангельской, а глаза… (солнечный зайчик на стальном оскале капкана?., да нет же, нет…) Глаза — солнце и небо — то самое, какое Марго только что разглядела в своем окне — высокое, нежное, почти прозрачное весеннее небо — оно улыбалось только для нее одной…

Небо, в котором можно летать.

Марго (13). Сентябрь

…Небо не улыбалось. И, наверное, в нем больше нельзя было летать. «Интересно, — подумала Марго, прищуривая глаза, которые почему-то заслезились от колючего света неприветливых холодных звезд. — Интересно, я когда-нибудь смогу увидеть его другим? Или я теперь всегда буду видеть его таким — каким его однажды (прошлой ночью?) увидел и запомнил мой волк?»

А потом она вдруг разглядела на краю оскалившейся звездами черноты, за растрепанными елками, то, что следовало увидеть давным-давно — вместо того, чтобы сквозь слезы рассматривать ушедшее прошлое. Странное розовое сияние, которое не могло быть закатом, уже давно потухшим — слева, на западе; и не могло быть рассветом — тот еще только должен был загореться через несколько часов справа, на востоке.

— Что это? — спросила Марго, уже почти зная ответ. И, приподнявшись, чувствуя, как под ее рукой закаменела шея насторожившегося волка, вдохнула — напряженными волчьими ноздрями — еле различимый среди ярких и вкусных запахов ночного леса слабый горьковатый запах. Запах дыма — пожара и смерти, которым пахло розовое сияние на краю неба за лесом. И следом за этим запахом Марго, окончательно выскальзывая из завороживших ее воспоминаний, услышала то, что следовало услышать уже давно.

Крик о помощи. Отчаянный (уже почти отчаявшийся) крик того, кто горел в этом пожаре — в сердцевине огненного цветка, рыжими лепестками жадно обнимающего крепкие (постараешься — даже кузнечным молотом не прошибешь…) бревенчатые стены, медленно истекающие удушливым черным дымом…

— Опять… — глухо и зло, не понимая, кому она это говорит, сказала Марго и вскочила на ноги. Голова закружилась на несколько мгновений — то ли от слишком резкого запаха дыма, то ли из-за качнувшихся в сторону звезд, то ли от воспоминаний, неожиданно подхвативших под руки и закруживших в бестолковом танце — потому что это все уже было… снилось… Именно это. И не раз…

— Опять… — она чувствовала теплое плечо волка возле своей ноги и слышала (чувствовала?), как клокочет рычание в его горле — и ей казалось, что это рычание рождается в ее собственном горле и рвется к губам, оттягивая их в (усмешку?) оскал — и обнажая острые, тускло блестящие в лунном свете лезвия длинных клыков…

— Кого они сожгут на этот раз? Кого?

Рычание разрывало горло, небо опрокинулось на ее лицо, рассыпая колючие звезды… Небо, в котором нельзя летать, но в которое можно упасть, поскользнувшись на острых осколках ломких звезд… Небо — черный хохочущий зверь, что бежит по твоему следу и догоняет, всегда догоняет… Но иногда — раз в жизни или никогда — можно попробовать побежать с ним наперегонки.