Дама Тулуза - Елена Хаецкая Страница 38

1214 год

Мужа Петрониллы, дочери Бернарта де Коминжа, звали эн Гастон де Беарн. Он был ровесником ее отца. В сорок лет глядел эн Гастон таким же молодцом, как и в двадцать, только молодая его жена не умела этого оценить и первое время тосковала.

Эн Гастон владел многими землями, в том числе Гасконью и Бигоррой. Он был также в родстве с семьей де Монкад – одной из наиболее знатных в Каталонии. Да и нравом, по правде сказать, наделен был подходящим и мало чем отличался от родичей Петрониллы. Так что со временем она свыклась с новым житьем и даже начала находить в том удовольствие.

А Гастон с превеликой радостью породнился с семьей, где все вечно были взъерошены – и душой, и телом. Позабыв о разнице в летах, подолгу пропадал на охоте вместе с братьями своей жены – родными, двоюродными, побочными, молочными.

* * *

Владения Гастона – места дикие, а здешние сеньоры, как сказывают, через одного рождаются с косматым сердцем.

Было эн Гастону чуть более двадцати, и столько же – Раулю де Исла по прозванию Роллет и Одару де Батцу, а еще – Югэту де Бо, этот чуть постарше, но только годами, а разумом все так же юн. И дамы у них имелись – госпожи Файель, Виерна и Беатриса; и занятие для тех и других сыскалось вполне по душе.

По весне возвели прекрасные дамы замок цветочный – в горах, в потаенном месте. Гирлянд наплели, между кольями их натянули, лентами перевили. Крышу из лент и веток заткали цветами. А внутри настелили ковров, набросали подушек, принесли вина, яиц, сыров и со сладким изюмом булочек, чтобы было чем обороняться, когда настанет желанное время штурма.

Покамест мешкали рыцари. Добраться до замка непросто, а услужавших мужланов, которые доставили туда и самих прекрасных дам, и все потребное для строительства и обороны, красавицы милостиво отпустили. И наказали строго-настрого: чтоб молчок!

В ожидании дамы не слишком скучали: играли друг для друга на лютне, кушали сладкие хлебцы, заплетали по-разному волосы: домна Файель – черные, смоляные; домна Виерна – огненно-рыжие, а домна Беатриса – пшеничные, золотые.

А еще милые дамы сплетничали.

Про Югэта де Бо – что он скоро женится. Про Одара де Батца – будто находясь в превеселом расположении духа отправился он на охоту и ошибкою зарубил двух коз у собственных мужланов. Что до Роллета, то ему приписывали до десяти малолетних ребятишек, рассыпанных, как зерна, по всей пиренейской земле – где только имелись подходящие пашни. А эн Гастон в те годы страшно враждовал с одним вздорным сеньором из Лимузена по имени Бертран де Борн, и с королем Генрихом Плантагенетом – тоже; но эта вражда так ему прискучила, что скрылся эн Гастон в горах и ничем более не занимался, кроме милых шалостей.

– И вовсе он не трус! – сердилась домна Виерна, когда об этом заговаривали.

– Ну, где же они, в конце концов! – сказала наконец домна Файель с досадой. – Эдак мы успеем состариться, пока нашу твердыню возьмут штурмом!

А сеньоры тем временем вовсе не дремали – пробирались по горам и лугам, сквозь суровые деревеньки, через пастбища и луга. То огромный лохматый пес на них накинется, то мужланка, что полощет на реке белье, запустит в них деревянным башмаком – о, сколько опасностей подстерегает храбрых кавалеров, пока они, молодые, белозубые – в руках вместо копий шесты с венками, на поясе вместо мечей плетеные бутыли с вином – разыскивают цветочный замок, чтобы напасть на него, чтобы наброситься, чтобы одолеть и взять сладкую добычу.

Вот уже и речка вертлявая, безымянная, в этих краях самая широкая – скачет по острой хребтине ущелья, перемывает позвонки-камушки. Мост здесь был, но ранней весною его смысло вниз, в долину, остались только старые каменные опоры. На скале, выше воды в человеческий рост, – маленькое каменное распятие. Не распятие даже, а только один Христос с жалобно раскинутыми руками и подкосившимися ногами. Ступни у Христа огромные, горсти – огромные, бородатое лицо сморщено и наклонено к плечу, с рук свешиваются желтые клочья старой травы – оставлены наводнением.

Двинулись кавалеры вдоль речки, переговариваясь. Что тут сделаешь? Дамы, похоже, далеко забрались, их вдруг, с наскока, не отыщешь. За реку переправляться надо, а по колено в ледяной воде по коварным камушкам идти неохота.

– Каждый год переправу сносит, – сказал эн Гастон, сердито плюнув. – Мой отец посадил здесь когда-то переправщика… Может, он и до сих пор сидит.

Стали искать переправщика и действительно вскорости натолкнулись на хижину, сложенную из обломков моста и крытую колкими ветками.

– Ну вот, полюбуйтесь! – возмутился Одар де Батц. – Никого!

А похлебка с размоченным хлебом в горшке была еще теплая, так что нерадивого переправщика следовало высматривать где-нибудь поблизости. Решили подождать – живая душа от теплой похлебки далеко не уходит. И вправду, вскоре появился детина косматый, росту огромного. Речью был невнятен, голосом груб, пахло от него кислым сыром – в общем, это был мужлан из мужланов.

Поначалу тугим своим рассудком не мог вместить – кто к нему явился и что от него требуется; но затем Гастон вышел вперед и закричал, ногами топая: