Зона поражения - Грэм Макнилл Страница 38

Некогда бесплотные энергии стали частью материального мира, проникнув в каждую его складочку и узелок, и их порождения, прежде неспособные ни на что, кроме появления в кошмарных снах, вдруг обрели власть над реальностью и были теперь более чем опасными, питаясь из неожиданно открывшегося бесконечного источника.

Мезира ощущала ту ужасную силу, что проникла в ее комнату, то уплотнение в воздухе, которое может говорить только о чужом присутствии.

— Пожалуйста. — Она заплакала. — Нет.

Открой глаза.

Женщина замотала головой:

— Нет, не открою!

Открой глаза!

Мезира закричала, чувствуя, как против ее воли открываются глаза, а затем она увидела его — Плакальщика, чей черный силуэт резко вырисовывался на фоне мягкого лунного света, проникающего через окно.

Мерцающие призрачным светом, его глаза пригвоздили ее к кровати, словно булавка энтомолога — мотылька. Смрадный запах дыма и опаленной кожи забил ноздри, повсюду вокруг вспыхнули серебряные огни, холодные и беспощадные.

В этом ледяном свете Мезира увидела обгоревшую плоть Плакальщика, мышцы и жир, стекающие желтыми ручейками с костей.

Ты была там.

Мезира Бардгил закричала — и кричала до тех пор, пока сознание ее не отрешилось от всех органов чувств и не нырнуло во тьму.

Шейво Тогандис почувствовал холод, исходящий от дверной ручки, прежде чем успел прикоснуться к ней. Дыхание облачками вырывалось из его рта, а неожиданно пробравшийся в комнату ледяной сквозняк проникал даже сквозь плотную материю одеяний.

Кардинал ощущал их там, за дверью, их желание, чтобы он вышел и встретился с ними лицом к лицу, чтобы они могли предъявить ему старые счета.

Страх овладел им, колени ослабли и были готовы подломиться.

Тогандис зашептал молитву Богу-Императору и закрыл глаза, повторяя стихи, которым его еще в детстве, когда он боялся темноты, научила мама, уверявшая, что Император обязательно защитит.

В это мгновение Шейво Тогандис вновь почувствовал себя четырехлетним мальчишкой, прячущимся от тьмы под одеялом и в ужасе шепчущим простейшие псалмы, чтобы отогнать чудовищ.

Стихи молитвы приходили к нему легко; страх протянулся через десятилетия к его юным годам и извлек нужные воспоминания из самых дальних, пыльных уголков сознания. С каждым произнесенным словом паника отступала, и вскоре рука кардинала сжала ручку двери.

Он повернул ее и толкнул, заставляя непослушные ноги вынести его в коридор. Волна холодного воздуха, морозного, точно дыхание зимы, вырвалась следом за ним, ударила в спину, словно нетерпеливые руки, подталкивающие его к тому, что ждало впереди.

Тогандис ощущал, как сквозняки ощупывают его, изучают… но слова детской молитвы заставляли их слабеть и становиться менее настойчивыми. Выставив перед собой требник с проповедями, кардинал вышел из библиотеки в холл церкви.

Он сбился на полуслове, когда понял, что церковь полна народу, вот только никто из собравшихся перед величественной золотой статуей Императора в конце нефа не то что не относится к числу его прихожан, но даже не может быть назван живым.

Чуть более явственные, чем пятна серебряного света, подобные огонькам свечей за матовым стеклом, они лишь отдаленно напоминали людей.

— Император меня храни, — прошептал кардинал, с неохотой двигаясь по трансепту к алтарю возле высокой статуи Императора. Та хрупкая отвага, что расцвела в его душе несколько минут назад, окончательно улетучилась, и холодный липкий страх вновь завладел его сердцем. Его стал подводить мочевой пузырь, и Тогандис испытал почти непреодолимое желание облегчиться.

Ему пришлось постараться, чтобы одержать верх над собственным телом, но он все равно заставил себя посмотреть сквозь мерцающие силуэты незваных гостей, чтобы увидеть столпившихся у алтаря священников, чтецов, младших исповедников и служек.

Лица людей сияли в благоговейном восторге от развернувшегося перед ними зрелища.

Неужели никто из них не понимал, что все это чудовищно, до ужаса неправильно?

Неужели они не видели, какая невероятная опасность им угрожает?

Что-то в душе Шейво Тогандиса, оставшееся от того человека, каким он был до кошмарных событий Зоны Поражения, заставило его собрать волю в кулак и подойти к живым, собравшимся возле огромной статуи.

В конце концов, это были его люди, и он за них отвечал.

На ходу он отметил, что призрачные силуэты поворачивают головы, бросая на него обвиняющие взгляды, и что в их глазах начинает разгораться злоба.

— Вы тоже их видите? — воскликнул один из священников, оглянувшись на подошедшего кардинала. — Ангелы, ваше преосвященство! Ангелы Императора!

Тогандис посмотрел на призрачные фигуры, и его передернуло от одной мысли о том, что столь мерзостных созданий кто-то ошибочно принимает за нечто столь чистое и чудесное, как ангелы. Пускай плоть и очертания лиц этих существ и были замаскированы серебряным светом, лившимся откуда-то из самой их глубины, только кардинал видел достаточно, чтобы понять: не ангелы это, но демоны в человеческом обличье, бесы, выбравшиеся из самой черной ямы адовой бездны.

— Не приближайтесь к ним! — закричал Тогандис, ускоряя шаг.

Пот на его бровях застыл и промораживал теперь до самых костей, а дыхание вырывалось из груди отрывистыми болезненными хрипами. Священники недоуменно посмотрели на своего главу, не видя того, что видел он, и тогда кардинал встал между ними и светящимися силуэтами.

Тогандис едва дышал от страха. Он чувствовал исходящие от тварей голод и ненависть и понимал теперь, что перед ним даже не демоны, но мстительные мертвецы, чьи алчущие крови, ненасытные души пришли взыскать с него то, что принадлежало им по праву.

Теперь его попытки спастись от столь могущественного зла при помощи детской молитвы казались до смешного глупыми, и какой-то частью своего сознания Тогандис понимал, что ему остается только отложить в сторону молитвенник и принять наказание за свои ошибки. Кардинал почувствовал, как требник начинает выскальзывать из его рук.

Прежний исповедник Фалькат, желчный старик по имени Тоурн, подарил ему этот требник в тот день, когда его и убили, и теперь, обратив на книжицу свое внимание, Тогандис увидел строки, начертанные мнемопером считаные минуты назад.

В этих словах он вдруг узрел силу, силу, сумевшую раздуть последние, едва тлеющие угли в его сердце.

— О Император, милосердный отец, надзирающий над нами, ниспошли же нам свет свой, дабы нам было с чем войти во тьму, — заговорил он. — В нужде нашей одари нас отвагой, что наполняет огнем сердца всех служителей праведности. Стань защитой нам и мечом нашим, дабы и мы исполнили то же для тебя!

Тогандис чувствовал, как его братия собирается у него за спиной, и их близость придала ему уверенности. Он перелистнул страницу, продолжая декламировать с такой энергетикой и такой отчетливостью, каких никогда не замечал за собой во время проповедей.