Таня Гроттер и колодец Посейдона - Дмитрий Емец Страница 38

Ягун отвернулся, точно не расслышав, изачем-то с необыкновенной внимательностью стал разглядывать ногу атланта.Ванька хотел повторить вопрос. Таня быстро оглянулась на него и сердитоокруглила глаза.

– Ягун, выбрось все эти мысли! Мы невправе думать, что кто-то погиб… Пока мы знаем одно: ОНИ ИСЧЕЗЛИ. Мы найдемспособ их вернуть, – сказала она, невольно вспоминая пылающие глазницыБезглазого Ужаса, вещавшего ночью о гибели Тибидохса.

«Тибидохс опустеет. Навеки… Мертвый,разброшенный Тибидохс… Стены, комнаты, забытая трубка сторожа. Картины, латы,книги в библиотеке, скатерти-самобранки, пылесосы… Ничего не тронуто, тольколюдей нет. Пустота и ужас… так было в Скаредо», – вновь услышала она его голос.

– Безглазый Ужас говорил, что виделрозовый дым… А мы видели розовую вспышку. Свечение, которое прошило Гардарикунасквозь, – сказала Таня.

– Как ты могла видеть? Ты леталаночью? – спросил Ванька.

– Да, летала.

– Одна?

– Какая разница? Да, одна, –нетерпеливо произнесла Таня.

– А почему ты сказала: «мы видели»?Оговорилась?

– Не придирайся к словам, –разозлилась Таня.

Она сама не поняла, почему солгала. Все вышлосамо собой, на автомате. Ванька с его чуткостью и способностью улавливатьвнутреннее состояние по мельчайшим внешним проявлениям быстро и с обидойпосмотрел на Таню.

Ягун, остановившийся на нижней ступенькеЛестницы Атлантов, осмотрелся. Мелочь с первого, второго и третьего курсовносилась по залу взбудораженными табунами. Гул стоял страшенный. Кто-то ужедрался, кто-то ныл, кто-то жаловался на голод. Ученическая вольница постепеннонабирала силу.

Двое шустрых второкурсников, поймав за ушиКонька-Горбунка, дали своему приятелю возможность на него забраться. Горбунок терпеливопозволил ему сесть на себя, а затем резко ударил задом. Воплькатапультированного второкурсника долго разносился по Залу Двух Стихий.

Кто-то догадался сбегать за молодцами изларца, и те с обычной лихостью расстелили скатерти. Но вместо привычногопорядка все рванулись теперь к шоколадным и пончиковым скатертям, устроивстрашную давку.

Недавно привезенные в школу малыши, которыееще даже к первому курсу не были приписаны, сбились в кучу. Настроения срединих царили панические. Кое-кто уже начинал похныкивать, что в ближайшие минутыбыло чревато стихийно отрежиссированной коллективной истерикой.

«Малышню можно понять, – подумала Таня,вспоминая свои первые ощущения в Тибидохсе. – Притащили их в школу.Страшно тут, заклинаний они не знают… К магии способности есть, но реальноничего не могут. А призраки по ночам летают, Инвалидная Коляска скрипит, хмырис нежитью шастают. А им ни дрыгнуть никого, ни Мотис-ботис-обормотисом хмырейшугануть. Раньше-то они с перепугу все вокруг Зуби кучковались, темные коридорыперебежками проскакивали, а теперь – раз! – и взрослых нет, и по родителямскучают. Я-то еще ладно, не по Дурневым же мне было тосковать…»

Таня хотела было направиться к малышне, но кним уже решительно подошла Катя Лоткова. Вся мелочь с надеждой сбилась вокругнее, воспринимая ее не то чтобы как взрослую, но почти как взрослую. Все-такимежду шестнадцатью годами и десятью разница не в шесть лет, а в целыхшестьдесят.

– Эй ты, коллективная мамочка, к тебе всадик можно записаться? – крикнул Демьян Горьянов.

Лоткова, окруженная детьми, не услышала. Заток Горьянову подошел Баб-Ягун и, положив руку ему на плечо, вежливо попросилповторить реплику. Горьянов реплику повторять не стал, зато так скривился, чтосвежие, только что приготовленные скатертью блины мигом покрылись зеленойсклизкой плесенью.

– Как я понимаю, вяканий из суфлерскойбудки больше не будет, а дело ограничится простой порчей продуктов, –сказал Ягун.

* * *

Вскоре после завтрака, оставив малышню сЛотковой и отослав тех, кого было возможно, на драконбольное поле вместе сНедолеченной Дамой и поручиком Ржевским, пятикурсники собрались в кабинетеСарданапала на совет.

Баб-Ягун опустился в кресло Сарданапала и,закинув ноги на стол, важно раскурил найденную в верхнем ящике сигару. Ванькакормил мелко нарезанным мясом уцелевшие черномагические книги академика,шипевшие на него из клеток.

Склепова полулежала на кожаном диване, томнораскинувшись, как царица Клеопатра. Она одна занимала столько же места, сколькоприютившиеся на том же диване Кузя Тузиков, Бульонов и Семь-Пень-Дыр. МалюткаКлоппик метал в дверь булатные кинжалы из коллекции Сарданапала. Заговоренныекинжалы вонзались так глубоко, что бедному Клоппику приходилось долго пыхтеть,чтобы их выдернуть.

Глеб, стоя у стены, разглядывал старинный щити висевшие рядом с ним пустые ножны. Разглядывал, но, зная крутой нравмагических предметов, не спешил дотрагиваться. Всякий артефакт имеет память инрав, как дикий зверь. В мире магов прикосновение часто означает приручение.Если же предмет уже кем-то приручен, запросто можно поплатиться рукой, а то ижизнью.

– Чье это? – спросил он.

– Древнира. Хочешь, я расскажу тебе оДревнире? Он был такой изящный… такой теплый… такой высокий… как ты… положи мнеруку на плечо! – подходя и мятно дыша на Глеба, отвечала Шито-Крыто.

У Тани появилось нестерпимое желание задушитьРитку. И чтобы как-то оправдать свое раздражение, она сама себе объяснила, чтоРитка уж больно нагло охотилась. Не просто клеила Бейбарсова, а буквальноприваривала его электросваркой.

– О Древнире я кое-что знаю. Наша ведьматак часто его ругала, что из ее ругани составился портрет… Он был хорошиммагом… Ножны тоже его? А почему пустые? – спокойно спросил Глеб,отворачиваясь от Шито-Крыто.

– Они всегда были пустые. Меч небось ужержавчина съела, – обиженно пожала плечами Ритка.

Бейбарсов прищурился на ножны. Затем, быстропротянув руку, коснулся их и сразу отдернул пальцы, прислушиваясь к ощущениям.И, наконец, снял ножны со стены. Тане почудилось, что ладони Глеба сталипрозрачными, слились с ножнами единой цепью сосудов. Она быстро моргнула,внушая себе, что ей это померещилось. Бейбарсов спокойно повесил ножны настену, звякнув щитом.

– Меч существует. Он прошел массуперерождений, пока недавно вновь не стал мечом. Только теперь это скорее темныймеч, чем светлый. Более того, это меч, который уже нашел своего хозяина.

– Кто его хозяин? – спросил Ягун.