Кровавые ангелы - Джеймс Сваллоу Страница 38

Действия технодесантника его не очень интересовали. Он никогда не вникал в замысловатую работу машин, укреплявших мощь Империума. Сам Рафен ограничивался обычными навыками обслуживания и использования оружия. Вне этих рамок он просто признавал, что технологии ордена помогают ему исполнять долг перед Императором. Он не испытывал желания вникать в доктрины Бога-Машины, в отличие от верных своему божественному покровителю Адептус Механикус.

Съемная панель боеголовки, скользнув на старых, столетних шарнирах, открылась, и Рафен услышал краткую благодарственную молитву Люцио, обращенную к Омниссии.

Рафен через плечо оглядел корпус «Беллуса». Темная, спящая громадина походила на готовый к бою корабль не более, чем горы космического мусора, плывущие в пустоте как неприветливые острова. Угловатая рубка корабля терялась во тьме. Ни один луч света не пробивался сквозь задраенные иллюминаторы и клапаны. Ничто не выдавало намерение боевой баржи обрушить красную смерть на проклятых повелителей Шенлонга.

Если взять за ориентир верхнюю часть фюзеляжа «Беллуса», то сам Шенлонг медленно поднимался над судном, будто гигантская восходящая луна. Баделт, естественная луна мира-кузницы, под этим углом оставался невидимым. Траекторию корабля тщательно подобрали навигаторы Идеона. Они гарантировали, что солнечный свет, отраженный одиноким естественным спутником, не высветит «Беллус» и тот не окажется в поле зрения планетарных оптических телескопов.

Рафен наблюдал за ленивым движением планеты. Поднимаясь, она погружалась в ночь; туманная серая линия терминатора перемещалась по поверхности, изгоняя день. Кровавый Ангел оглядел темнеющий мир и увидел зарево городов, охваченных огнем, и клубы дыма, подсвеченные взрывами тактических атомных бомб, метивших землю радиоактивными шрамами. Даже в жестком дневном свете облик Шенлонга был неясным — тысячелетняя гарь и испарения громадных, размером с континент фабрик давно укрыли индустриальный мир плотным смогом.

Рафен вновь ощутил знакомое подрагивание в пальцах. Там, на планете, бесчисленные Несущие Слово рушили и сжигали изображения Императора, ставили свои собственные грязные храмы и мучили людей. Хотя рациональной, логической частью сознания он понимал: враг имеет численное превосходство, — все равно в его крови закипала ярость, жаждущая проявить себя в убийстве и уничтожении отбросов Хаоса.

Шагая к воздушному шлюзу, чтобы выйти в открытый космос, Рафен и Люцио ощущали в атмосфере корабля ожидание. Все воины готовились и вооружались для битвы. Некоторые преклоняли колени у ног капелланов, погружаясь в молитву. В воздухе присутствовало нечто неуловимое, похожее на слабый мускусный запах. Кровавая жажда, проклятие детей Сангвиния, рвалась на свободу. И это была свобода кровавого ада, уготованного врагам Бога-Императора Человечества. Губы Рафена раздвинулись в предвкушении; охваченный хищным желанием, он оскалил клыки. Этого хватило, чтобы отвлечь Кровавого Ангела от более глубоких и серьезных проблем. Почти хватило.

Он перевел взгляд на темную поверхность Шенлонга, туда, где, судя по грубым расчетам, находилась столица планеты и ее сердце — феррокритовая крепость Икари. Рафен слышал, будто эта крепость — по сути, близнец любой большой цитадели в монастырях Адептус Астартес, опорный пункт для управления Шенлонгом — спроектирована самим Рогалом Дорном, примархом Имперских Кулаков. Вспомнив об этом, Рафен вновь погрузился в свои сомнения. Штурм подобной цитадели станет для Кровавых Ангелов суровой проверкой на прочность.

Он отвел взгляд от планеты и подавил возникшие на задворках сознания грозные предчувствия. Все, что способно отвлечь внимание, опасно для легионера Астартес. Мельчайшее зерно сомнения способно разрастись, подобно раковой опухоли, и породить колебание. А колебание на поле боя может стоить жизни. Битва за Шенлонг обещает быть трудной, нельзя допустить рассеянности.

Пока Рафен предавался этим размышлениям, стоя на поверхности «Беллуса», Люцио возился с миной. Отчетливое зеленое свечение внутри боеголовки постепенно сошло на нет. Выполнив свою задачу, технодесантник отстранился от замершего устройства и снова пропел короткую, тихую литанию благодарности. Речь Люцио мягко раздавалась в шлеме Рафена. Он уловил почтительные слова, адресованные Сангвинию, Богу-Машине и… его собственному брату.

«Он упомянул Аркио на одном выдохе, вместе с нашим сеньором-повелителем и самим Императором. — Рафен едва мог в такое поверить. — Что за безумие?»

Люцио обернулся, и нечто в движении его корпуса подсказало Рафену: технодесантник знает, что его подслушали.

— Духу оружия пришлось замолчать, — произнес Люцио, осторожно подбирая слова. — Эта штука теперь спит.

— Значит, мы просто ее здесь оставим? — Рафен удивился раздражению в собственном голосе. — Она впилась в корпус как клещ.

Технодесантник кивнул.

— Она больше не может взорваться, брат. Даже молния Омниссии ее не оживит.

— Очень хорошо, тогда возвращаемся.

Рафен подавил раздражение и твердо зашагал по корпусу корабля. Люцио шел позади, его походка была почти изящна по сравнению с неуклюжей поступью Рафена.

После паузы Люцио вновь заговорил, и на этот раз в его словах сквозила детская настойчивость.

— Рафен… Я хочу тебя спросить… Какой он, твой брат Аркио?

Рафен скорчил гримасу.

— Какой? Он Кровавый Ангел, — коротко ответил космодесантник. — И мой родной брат.

— Но его манера держаться… — настаивал Люцио. — Я не знал его… Прежде не знал. Каким он был в юности?

Технодесантник явно нашел себе кумира. Это зажгло в груди Рафена гнев, и он одарил Люцио тяжелым взглядом.

— Что ты хочешь услышать? Что по слову, слетевшему с его уст, камни пополам разломились? Или что он спустился с неба на огненных крыльях?

Рафен отвернулся и потянул на себя внешний люк воздушного шлюза.

— Аркио — космодесантник, не более того, но и не менее. Спроси его, и он ответит тебе то же самое.

Не оглядываясь и не проверяя, идет ли Люцио следом, Рафен шел в отсек в мрачном, как небеса Шенлонга, настроении.

Стил тенью двигался по коридорам «Беллуса»; его присутствие для встречающихся на пути оказывалось лишь на грани восприятия. Он отслеживал малейшие намеки на психические сущности за пределами корабля, тревожно ловил мельчайшие обрывки мысли, которые мог обронить псайкер предателей. Инквизитор ничего не нашел, и это дало ему повод для очередной тонкой улыбки. Актеры и декорации были готовы для следующего акта в его пьесе. Стил наслаждался острыми ощущениями, которые дарил ему сей гамбит.

Составляя и исполняя планы, Ремий всегда пребывал в оживленном настроении, даже в первые дни после его вступления в ордос. В конце концов, эти игры были для людей его профессии хлебом насущным. Он продумывал свои интриги и контринтриги, словно работал над чудесным часовым механизмом, где роли шестеренок и винтиков роль играли эмоции людей. Стил никак не мог насытиться сладостью ожидания, которым сочились моменты перед запуском этого механизма. Война на Шенлонге — его детище, и она обещала стать великолепной и кровавой.