Штык и вера - Алексей Волков Страница 38

Что до Орловского, то он посильнее зажмурился и повернулся на другой бок. Но почти сразу же понял, что лежит на подушке, и резко открыл глаза.

Ночевать в постели Георгию в последнее время практически не приходилось.

Небольшая и незнакомая комната была ярко освещена дневным светом. В солнечных лучах вились пылинки, небольшой слой их приятельниц покрывал стоявший чуть в отдалении стол, но в целом обстановка выглядела довольно уютной, почти как в прежние дни, когда в мире не было жестоких и бессмысленных перемен.

Застаревшая усталость вкупе с принятым накануне тормозили мысль. К тому же душа давно жаждала покоя, но Орловский безжалостно заставил себя вспомнить все. Это было действительно трудно. Хотелось наплевать на все да и спать спокойно дальше, а не ломать голову над какими-то там проблемами. Вот только сон никогда не решал ни одну из них, а значит, хочешь не хочешь, приходилось просыпаться.

Впрочем, ничего страшного вчера не случилось. По крайней мере, с самим Орловским. Напротив. Встретил приятеля, смог немного расслабиться, опять же некое подобие организованного общества проклевывается сквозь наносную шелуху. Хоть не особо верится, вдруг да будет какой-нибудь толк? Москва-то тоже не сразу строилась…

Последнее Орловский подумал для самоутешения. Никаким политическим деятелем он не был, но, как человек военный, то есть изначально предназначенный для охраны государственности, понимал, что при такой постановке дела ничего путного из новообразованной республики не выйдет, и в глубине души удивлялся, как она еще существует до сих пор?

Или все дело в том, что никакой серьезной опасности извне для нее пока не было, а изнутри она поддерживается лишь по инерции обывателей, которым все равно, какая власть, лишь бы их не трогали? Никакой другой поддержки верхов Орловский в городе не видел.

Как, впрочем, и самой власти как таковой. Кучка болтунов, называющих себя правителями, словно умения красиво говорить достаточно, чтобы стоять во главе целой губернии.

Или, быть может, все-таки опомнятся, займутся делом? Понятно, не из любви к Отечеству, ее у русской либеральной, тем паче – у революционной интеллигенции никогда не было, но хотя бы для того, чтобы удержаться у власти?

Рассуждая так, Орловский оделся в привычную солдатскую форму, машинально проверил кольт и даже зачем-то вогнал патрон в ствол.

Часов при себе не было, но, судя по положению солнца за окном и по внутренним ощущениям, время приближалось к полудню.

Надо было вернуться к Степану Петровичу, посмотреть, что там и как. Взорвавшиеся склады были совсем в другой стороне, и пострадать бывший солдат не должен, да только не одни катастрофы представляют сейчас опасность.

Да и не хотелось Орловскому встречаться сейчас со своим старым приятелем. Сначала требовалось все получше обдумать, побольше узнать и уж потом решать, принимать или нет предложение Якова. Вернее – будет ли из этого со временем хоть какой-нибудь толк?

Размышляя так, Орловский повернул ключ и распахнул дверь.

Да… Уйти, не прощаясь, не удалось.

В коридоре, как раз напротив двери, стоял юношеский приятель Яшка Шнайдер, а с ним какой-то мрачноватого вида крепкий мужчина в кожаной куртке, в каких до революции ходили солдаты и офицеры бронеавтомобильных рот. На боку у мужчины воинственно болталась деревянная кобура с маузером.

– А мы как раз к тебе, – объявил Яшка и несколько утомленно улыбнулся.

Было такое впечатление, что в отличие от своего гостя он вообще не ложился сегодня спать.

То же самое можно было сказать и о его спутнике. Лицо мужчины в кожанке, жесткое и суровое, выглядело усталым, хотя выражение глаз было цепким, словно он сразу пытался решить, что из себя представляет Яшкин знакомый.

– Трофим Муруленко. Наш гражданин по обороне. Большевик. А это – мой старый товарищ по партии Георгий Орловский. Как видишь, ему пришлось на своей шкуре испытать все прелести царской муштры. Но нет худа без добра. Хоть в офицеры вышел, опыта поднабрался.

Орловский чуть усмехнулся Яшкиному всезнайству. Если уж и говорить об испытанных прелестях, то это были прелести внезапно нагрянувшей свободы. Но не объяснять же это профессиональному революционеру! Все равно не поймет, в крайнем случае спишет на неизбежные издержки всеобщего энтузиазма и последствия рухнувшего режима.

– Говоришь, офицер? – Трофим недоверчиво посмотрел на видавшую виды солдатскую шинель Орловского.

– Не обращай на это внимания. – понял его взгляд Яшка. – Далеко бы он уехал в своем мундире да при погонах!

– Угу, – буркнул, соглашаясь, Трофим.

По коридору, как и вчера, сновало масса всевозможного люда. Кое-кто попытался остановиться, послушать, о чем говорят два члена правительства с каким-то солдатом.

– Пошли в комнату, – покосился на остановившихся Шнайдер и первым подал пример.

Он аккуратно закрыл дверь на ключ, отсекая нежелательных свидетелей, а затем прошел дальше и по-хозяйски уселся на один из двух стоявших здесь стульев.

– Воевал? – Муруленко последовал его примеру и в третий раз внимательно посмотрел на оставшегося стоять Орловского.

– Доводилось.

Стоять под чьим-то взглядом было неприятно, тем более никакого начальника в Трофиме Орловский не видел. Третьего стула в комнате не было, и потому Георгий сел прямо на свою недавнюю постель.

Трофим ему не понравился. Чувствовалась в «гражданине по обороне» какая-то излишняя жестокость, соединенная с умственной ограниченностью. Словно сам для себя Муруленко давно все решил и воспринимать что-нибудь новое не находил нужным.

– И командовал?

– Не без этого.

– Кем?

В постановке последнего вопроса чувствовался человек штатский, никогда не имевший с армией ничего общего и тем не менее бравшийся оценивать гораздо более опытных людей.

– Людьми, – уточнять Орловский сознательно не хотел.

– Да что ты пристал к человеку? – пришел на помощь Яков. – Словно ты разбираешься в этих… как их там? Ну, в организациях. Нет, в подразделениях.

– Представь себе – разбираюсь, – все так же коротко и угрюмо отозвался Муруленко.

У Орловского такого впечатления не возникло. Но если хочет человек показаться перед собой и другими знатоком, то черт с ним. Пусть показывается. Реальная жизнь все равно поставит на свое место.

– Вот, смотри… – Яшка извлек из кармана небольшой сверток, развернул его и вытащил оттуда пару погон. – Капитанские!

Орловский взглянул на четыре звездочки и, не сдержавшись, уточнил:

– Штабс-капитанские.

– Может быть. Я в этом не разбираюсь, – не смутился Яшка. – И вот еще ордена.

Он протянул Георгию Анну и Станислава третьей степени без мечей и медаль в честь трехсотлетия Романовых.