Консул - Валерий Большаков Страница 38

Колонны со стенами были раскрашены в уставные цвета – белый, синий, красный, желтый. С продымленных балок потолка свисали полотнища священных изображений – бурханов – колыхаясь от сквозняка.

И Ван поспешил вперед, огибая храм и выходя к высоким воротам монастыря. Створки были распахнуты, и до ушей доносилось бренчание молитвенных мельниц.

Протяжные низкие звуки длинных труб разнеслись над храмом. Им отозвались большие и малые барабаны. Тревожные гулкие удары чередовались с пронизывающими высокими нотами флейт, сделанных из берцовых костей человека, и с редким, но долгим звоном бронзовых тарелочек.

Ноздри защекотали запахи ароматных трав, курений и молитвенного сыра, а в квадратном дворе Сергий увидел целую толпу монахов, крепко пахнущих тухлым маслом и немытыми телами. Монахи, склонившись над стопками деревянных табличек, нараспев рычали, озвучивая священные тексты хриплыми, нарочито низкими голосами, словно озвучивая демонов ада.

Мальчики-служки мигом увели коней, а старенький настоятель пригласил сияющего И Вана с друзьями разделить трапезу.

Сергий заметил, что во дворе храма находятся еще несколько человек, которые, как и преторианцы, не относились к духовному званию. Пожилой кушан в богатом халате сидел, расставив ноги и уперев в них ладони. Он слушал, что ему нашептывали двое молодых, кивал изредка, однако не ясно было, радуют ли его получаемые известия или же огорчают – красное обветренное лицо с бестрепетным взглядом не выражало ничего, как крашеная маска в эллинском театре.

Лобанов устроился в тени навеса, и юный послушник в рваном халате тут же поднес ему небогатый набор яств – горячую кашу-болтушку из прожаренной ячменной муки, сдобренную маслом, пару лепешек, сыр, горстку изюма.

Гефестай живо схомячил свою порцию и тоскливо вздохнул.

– Худеть надо, – назидательно изрек Эдик.

– Нельзя мне худеть, – уныло сказал сын Ярная. – У меня душа широкая, в тощее тулово не вместится…

– Ничего, ничего. Умнем и запихаем!

И Ван с крайне смущенной физиономией подошел к Сергию и затараторил извиняющимся голосом:

– Настоятель, совершенномудрый Таши Римпоче надеется, что вы и ваши драгоценные друзья покажете свое мастерство, дабы увеселить души и согреть сердца…

– С такой едой, – проворчал Гефестай, – можно хоть сейчас скакать и кувыркаться. Желудок у меня уже пустой, а то, что я в него нечаянно уронил, давно впиталось и всосалось…

Сергий подумал и сказал буддисту:

– Передай совершенномудрому, что мы исполним пару номеров, только пусть не сетует на однообразное зрелище – нас ограбили, а циркач без своих приспособлений все равно что музыкант без инструментов…

– Конечно, конечно! Сейчас откроется диспут, а потом придет ваша очередь.

– Да будет так…

На диспут собрались несколько просвещенных богословов, вместе с ними сидел И Ван, очень гордый собой. Их оппонентами стали Го Шу и Лю Ху. Это было уже интересно, и Лобанов присоседился поближе к Искандеру.

– Будешь мне переводить, – велел он.

– Слушаю и повинуюсь, – улыбнулся Тиндарид.

Тут же пристроилась Тзана – за спиной Сергия, обнимая его за плечи, что здорово рассеивало внимание. Лобанов пропустил начало и отвлекся от волнующих дум после того, как Искандер негромко зашептал перевод, следуя за мыслью Го Шу:

– Всепроникающее Сокровенное есть не что иное, как праотец природы и великий предок различий. Поистине недосягаемы его дали, потому называют его тайным. Оно столь высоко, что словно шапкой покрывает девять небес…

Настоятель внимательно слушал даоса, ласково улыбаясь, а когда тот окончил речи, заговорил нараспев, и Тиндарид беспомощно завертел головой, стараясь уловить нить в спутках и затяжках изощренного любомудрия.

– А, брось, Сашка, – отмахнулся Лобанов, – диамат все равно круче всех этих Дао…

Часа через два, когда начало уже темнеть, диспут завершился – философы и теологи попросту устали от многословия. Но выглядели чрезвычайно довольными.

– Наш выход, – понял Сергий.

Первым выступил Эдик, жонглируя факелами, потом кинжалами. Не обжегся и не порезался.

Зрители восхищенно ахали.

Свой номер показали и Тиндарид с Гефестаем – кушан обстреливал эллина из лука, а тот отбивал стрелы парой мечей.

Устроив «потешный бой» вчетвером, преторианцы выказали отличную боевую подготовку, а под конец Сергий расколотил кулаком пару плоских камней, и ногою перешиб прочную доску. Зрители были в восторге.

Опустилась темнота, и служки подожгли бараний жир в плошках светилен. Трепещущее пламя сгустило тени.

Сергий уже хотел было уединиться с Тзаной, как вдруг к нему подсел купец, замеченный Лобановым перед диспутом, и заговорил на внятной латыни:

– Поглядел я на ваши умения и вот что подумал… Вы, слыхал я, за горы собрались? Так и мне туда же. А не пойти ли нам вместе? Лихих людей на пути попадается немало, и вы бы мне здорово помогли, ежели бы выехали со мною охранниками. Как вам это? Злата-серебра не обещаю, но и не обижу – слово Гермая Чёрного дороже золота. Фарра призываю в свидетели, Ардохша и Шиву!

Сергий улыбнулся.

– С хорошим попутчиком дорога сокращается вдвое, – сказал он. – Почему ж не пойти? Только учти, почтенный Гермай, что мы спешим. Поэтому идти будем быстро. Поспеет ли за нами твой караван?

– Поспеет, – усмехнулся купец. – У меня здоровые и выносливые вьючные лошади, умелые погонщики. Да в горах не шибко и разбежишься… Твои условия?

– Нам нужны седла, еда в дороге и корм лошадям. А плата… Если на нас нападут, мы отобьемся. И тогда уж сам решишь, во сколько оценить наши услуги.

– По рукам!

Сергий крепко пожал сухую мозолистую руку Гермая, и повлек Тзану в отведенную ему келью, сохранявшую запах несвежего масла, годами впитывавшийся в каменные стены и земляной пол.

За крохотным оконцем посвистывал ветер с гор. В левом углу, на низком столике, был оставлен ужин.

Но в данную минуту Лобанова интересовала постель – деревянная рама с натянутыми поперек полосками кожи.

Обняв Тзану, он стал целовать ее, сначала бурно, задыхаясь, но потом, придя в себя, продолжил приятный процесс более вдумчиво, со знанием дела.

– Я соскучилась по тебе… – прошептала девушка, прижимаясь, притираясь к возлюбленному.

– И я…

Медленно раздевая Тзану, Сергий забормотал:

– Настоящее искусство брачных покоев глубоко и темно, как водный поток. Совокупляясь, надо применить к себе восемь приобретений, избегая семи потерь. Секрет же подлинного единения Инь и Ян в том, чтобы не позволять семени изливаться наружу…

– Да-а? – промурлыкала Тзана.