Заводная - Паоло Бачигалупи Страница 38

Вздохнув, девушка проныривает под увешанными тряпочками сайсинами — священные веревки бегут вдоль всей дамбы и исчезают вдали. По утрам монахи — каждый раз из нового храма — благословляют нити, которые добавляют материальной преграде, сдерживающей напор жадного моря, крепости духовного свойства.

Прежде, когда добытые Гендо-самой бумаги позволяли ей безнаказанно гулять по всему городу, она ходила на ежегодную церемонию освящения плотины, насосов и соединяющего их сайсина. С первыми каплями муссонных дождей ее досточтимое величество Дитя-королева тянула рычаг, и божественные угольные помпы, взревев, оживали. Эмико разглядывала эту девочку, чья тонкая фигурка таяла на фоне огромных машин, созданных ее предками. Потом ко всем двенадцати насосам, расставленным вокруг города, монахи, напевая, тянули новый сайсин — из храма Священного столпа, из самой души Крунг Тхепа. А в конце все молились за долголетие своего хрупкого обиталища.

Сейчас сухой сезон, и нити пообтрепались, а помпы по большей части замолкли. Плавучие доки, баржи, плоскодонки мягко покачиваются на алой закатной воде.

Эмико идет вниз, в самую суету, разглядывает лица, выбирает кого-нибудь подобрей, потом, не желая себя выдать, замирает и, наконец решившись, спрашивает одного из рабочих:

— Катхор кха. Скажите, пожалуйста, кун, где можно купить билеты на паром? На север.

Тот — весь в пыли и поту — уточняет, дружелюбно улыбнувшись:

— Далеко на север-то?

Не зная, близко ли этот город от того места, о котором рассказывал гайдзин, она говорит наугад:

— До Пхитсанулока.

— У-у… Туда ничего не ходит. Даже за Аютию сейчас редко поднимаются — вода низко. Некоторые дальше тянут лодки мулами, вот и все, пожалуй. Ну, разве еще пара пружинных плоскодонок. Война тем более… Если надо на север — дороги пока сухие.

Скрывая разочарование, Эмико благодарит рабочего осторожным кивком.

По воде не выйдет. Либо посуху, либо никак. На реке еще получилось бы себя остудить, а вот на земле… Она представляет долгий путь под обжигающим тропическим солнцем. Может, стоит подождать сезона дождей. Придет муссон — станет прохладнее, поднимется вода.

Эмико шагает обратно через плотину, через трущобы, где живут семьи докеров и моряки, которые прошли карантин и получили увольнительную на берег.

Значит, по земле. Даже мечтать о бегстве было глупо. Если бы удалось сесть в пружинный поезд… но и тут нужны особые разрешения — десятки, чтобы просто войти в вагон. С другой стороны, можно всучить взятку или пролезть незаметно… Какая разница — все дороги ведут к Райли. Придется с ним поговорить, поумолять этого старого ворона о том, что ему совсем не интересно.

Когда она проходит мимо человека с татуировкой дракона на животе и мяча для такро [53]на плече, тот таращит глаза и произносит:

— Дергунчик…

Эмико не сбавляет шаг и не поворачивает голову, но ей страшно.

— Дергунчик, — говорит незнакомец еще раз и идет за девушкой.

Оглянувшись, она видит явно недоброе лицо и с ужасом замечает, что у человека нет руки. Тот тычет ей обрубком в плечо, Эмико отпрыгивает и выдает себя рваным движением. Незнакомец ухмыляется и выставляет напоказ черные от бетеля зубы.

Она сворачивает в сой, надеясь, что о ней быстро забудут.

— Дергунчик!

Девушка ныряет в извилистый проулок и ускоряет шаг. Ладони потеют, тело нагревается, она дышит часто, избавляясь от излишков тепла. Однорукий не отстает — ничего больше не говорит, но шаги уже близко. Еще поворот — из-под ног в разные стороны прыскают переливчатые чеширы. Если бы и она так могла — стать одного цвета со стеной, и пусть этот человек пробежит мимо.

— Эй, пружинщица, ты куда? Я только посмотреть хочу.

Служи Эмико до сих пор у Гендо-самы, не стала бы убегать, а заговорила смело, зная, что защищена консульскими документами с печатью «импорт» и разрешением от владельца, пригрозила бы именем хозяина. Пусть была тогда чьей-то вещью, зато охраняемой. Могла даже пойти в полицию или к белым кителям. Паспорт и нужные штемпели делали ее не преступлением против природы и теории ниш, а дорогой игрушкой.

Проулок вот-вот выведет на большую улицу с гайдзинскими складами и торговыми офисами, но однорукий успевает схватить Эмико за руку. Ей жарко еще и от страха. Она с надеждой смотрит наружу, но видит только лачуги, полотнища ткани и нескольких иностранцев, которые ничем не помогут: грэммиты — последние, кого она хотела бы видеть.

Незнакомец тянет девушку назад.

— И куда это пружинщица собралась?

Его глаза злобно поблескивают. Он что-то жует. Это яба, палочка амфетамина. Кули едят такие, когда хотят работать дольше, а для этого сжигают калории, которых у них нет. Однорукий хватает Эмико за запястье и тащит от большой улицы — подальше от посторонних глаз. Бежать девушка не может — перегрелась. Да и некуда.

— Встань к стене. Не так. — Он толкает ее. — Не смотри на меня.

— Прошу вас…

В здоровой руке незнакомца блестит нож.

— Заткнись. Стой смирно.

Вопреки всем прочим инстинктам она повинуется командному голосу и шепчет:

— Пожалуйста, отпустите.

— Я сражался с такими, как ты. Там, в джунглях, на севере. Этих пружинщиков было полно — сплошь солдаты-дергунчики.

— Я не такая модель, не военная.

— Такая же, японская. Я из-за вас руку потерял. И кучу друзей. — Он тычет обрубком ей в щеку, потом обхватывает за шею, разворачивает, жарко дышит в затылок, прикладывает нож к яремной вене и делает небольшой надрез.

— Пожалуйста, отпустите. Я сделаю все, что скажете. — Эмико прижимается к его промежности.

— Думаешь, стану марать себя? — Он больно ударяет ее о стену, девушка вскрикивает. — Испачкаюсь об тебя, животное? — Потом, подумав, говорит: — Вставай на колени.

На большой улице рикши стучат колесами о мостовую, люди громко спрашивают, почем пеньковый канат или когда начало матча по муай-тай на Лумпини. Однорукий снова обхватывает шею Эмико и кончиком ножа нащупывает вену.

— Все мои друзья погибли в джунглях. И все — из-за вас, японских пружинщиков.

Она негромко повторяет:

— Я не такая.

— Ну конечно, не такая! — хохочет однорукий. — Тоже тварь, но другая. Новый демон — как те, которых держат на верфях за рекой. Наш народ голодает, а вы крадете весь рис.

Нож плотно приставлен к горлу. Убьет. Точно убьет. Он — сгусток ненависти, она — кучка отбросов. Он зол, опьянен наркотиком и опасен, она — беззащитна. Тут не помог бы даже Гендо-сама.