Воин пяти Поднебесных: Пророчество - Уэсли Чу Страница 38

Цзянь помнил, как мастер Луда нанес ему смертельный удар в грудь — казалось, его вены враз наполнились кипящим маслом. После этого все было как в тумане. Цзянь порой мысленно извинялся перед бывшим учителем. Обычно никто не верил военным искусникам, заявлявшим, будто они владеют секретом смертельного удара. Из всех мастеров один только Луда хвастал таким знанием, а остальные безжалостно его высмеивали. Оказаться жертвой смертельного удара — малоприятный способ выяснить, что он действительно существует.

Почти все время бегства Цзянь то терял сознание, то приходил в себя. Он замерз и проголодался — и помнил, как Тайши регулярно тыкала его пальцами. В одну из редких минут ясности она объяснила, что нажимает на особые точки, замедляя течение дурной крови, которая может отравить его ци.

Остальные воспоминания Цзяня, касавшиеся бегства из дворца, представляли собой набор вспышек, странных событий, бывших то ли во сне, то ли наяву. Его погрузили под воду, и он чуть не захлебнулся. Он лежал во мху, и все тело у него пылало, а над головой гремел гром. Он спросил у Тайши: «Я умираю?» — и она ответила, что умирают только глупцы. Возможно, она просто пыталась приободрить Цзяня, однако ему, во всяком случае, это не помогло. Еще он помнил, как попросил прощения у Тайши за то, что пытался ее убить, а затем свалился в канаву. Что-то из этого произошло на самом деле, но Цзянь не понимал, что именно. Потом все пропало, и юноше попеременно становилось то холодно, то жарко, как будто он уже умер и его швыряло из одного загробного мира в другой.

Жар и холод сменяли друг друга целую вечность, пока Цзянь вдруг не открыл глаза от ледяного прикосновения. Он попытался шевельнуться, но обнаружил, что его держат за запястья. Он хотел сесть, но крепкие руки ему не позволили. Он открыл рот, чтобы закричать. Кто-то сунул Цзяню в рот тряпку. Он все равно завопил.

Некоторое время он еще боролся, пока его глаза не привыкли к тусклому свету. Какая-то старуха — другая старуха, не Тайши — наклонилась над ним. Она поглаживала юношу по щеке и пристально смотрела ему в глаза. Затем она повернулась к молодой женщине, сидевшей с другой стороны.

— Держи голову крепче, чтобы он себя не ослепил.

Ослепил?! Цзянь заметался еще сильнее, но тут женщина подняла руку и шлепнула его по носу, как непослушного пса.

— Перестань.

Глаза у Цзяня заслезились; он повиновался.

На старухе было нечто вроде белой ночной рубашки. Точнее, белое одеяние с черным воротником, ниспадавшее до самого пола. На макушке у нее, как корона, сидела простая черная шапочка. Женщина помоложе тоже была в белом, но поверх платья носила нечто вроде поварского фартука. Простая белая повязка удерживала пышные курчавые волосы, которые так и топорщились во все стороны.

Старуха внезапно достала несколько игл длиной с палец и принялась прокаливать их на открытом огне. У Цзяня глаза на лоб полезли. Она что, собиралась воткнуть их в него? Он снова попытался закричать сквозь кляп, но ничего не вышло, и он начал давиться.

— Осторожнее, — резко сказала старуха. — Я же велела не совать тряпку слишком глубоко. Он задохнется.

— Простите, мастер.

— Ладно, — с раздражением произнесла старуха. — Пойдем простым путем.

Она занесла одну из игл и уколола Цзяня меж глаз. Затем она вонзила еще несколько игл в быстрой последовательности — лоб, виски, брови, нос, нижняя челюсть. Руки у нее двигались так быстро, что Цзянь даже не успевал вскрикивать. Спустя несколько мгновений лицо у него онемело, щеки обвисли, челюсти застыли. Лицо утратило чувствительность.

— Так, — сказала старуха, с разных сторон заглядывая ему в глаза. — Сейчас будет неприятно.

Что?!

Хуже, чем было до сих пор?

Цзянь пытался сказать ей, чтобы она перестала, но губы у него не двигались. Он был совершенно беспомощен.