Бесы с Владимирской горки - Лада Лузина Страница 38

– А давай священника спросим, – предложил Мир и обратился к проходящему мимо высокому и тонкому как Дон Кихот молодому человеку с остроконечной бородкой. – Извините, напомните нам, в каких пещерах мироточащие головы?

– Главы, – беззлобно поправил его Дон Кихот. – В Дальних. Вот туда ступайте, – указал он рукой на лежащие внизу под холмом белые каменные врата с золотыми солнышками, вновь напомнившими Маше о князе Владимире-Красно-Солнышко. – Как войдете в ворота Ближних пещер, поворачивайте направо и по переходу идите к Дальним… там сразу найдете.

– А правда ли все главы там мироточат?

Дон Кихот в обличии священника ответил на диво просто, хотя и с ноткой печали.

– Да, но не так, как прежде бывало. Старец Пафнутий рассказывал, когда Лавру только открыли в 1988 году, такое мироточение было обильное – все диву давались. И запах… как от цветов. Веры было много тогда, радости чистой, надежды на воскрешение обители. А сейчас мироточат они, но немного совсем – по капельке, – сказал он и улыбнулся с сожалением. – Время нынче нелегкое.

– Казалось бы, в нелегкое время святые в первую очередь должны помогать, – сказал Мирослав.

– Они не помогут вам против вашей же воли. Одни люди в нелегкое время обретают веру. А другие теряют ее, запирают свое сердце, как дома запирают – от страха. А если дом ваш закрыт, в него никто не войдет.

– А имена мироточащих глав известны? – спросила Маша.

– Нет. Хотя многие считают, что среди них покоится и глава святого папы Климента.

– Климента? – оживилась Ковалева. – Того самого Климента?

– Вы лучше старца Пафнутия обо всем расспросите, – предложил Дон Кихот. – Он там, в Нижних, при главах состоит. Он у нас личность известная. Наши прихожане верят, что ему больше ста лет, и он еще до революции был монахом, сначала в Михайловском, затем в Лавре… это не может быть правдой, конечно.

– Да, – согласилась Маша. – Тогда ему было бы больше ста лет. Лавру дважды распускали, не так ли?

– Все верно, у нас говорят: он каждый раз уходил и каждый раз возвращался…

– А сам он что говорит?

– Сам он о суетном не говорит уж давно

* * *

Переход от Ближних пещер к Дальним шел по краю горы. Слева земля падала вниз – и на дне, в четвертом нижнем ярусе Лавры лежали колодцы основателей обители Антония и Феодосия со святой водой, с приписанными к ней эмалированными кружками, маленький сквер с аккуратными скамеечками и храм Живоносный Источник.

Гулкая галерея перехода привела их на соседний холм, к новенькому памятнику святому папе Клименту. К сказочным белым колоннам с входом в иной мир…

И пять минут спустя Маша и Мир оказались в Пятом ярусе Лавры – подземном.

Дневной свет остался наверху, время дня, время года, и само чувство времени разом исчезло.

Дальние пещеры преподобного Феодосия почитались как бы второразрядными. Главные достопримечательности – Илья Муромец, Нестор-летописец, Алипий-живописец – почивали в Ближних. И немногие туристы шли дальше – в даль Дальних. И именно поэтому Дальние Маша любила больше всего. Людей тут было на порядок меньше, и отсутствовал нервозный туристический ажиотаж, и пахло здесь знакомым ей провалом во времени.

Шкаф с мироточивыми главами был почти у самого входа, но Маша промахнулась, свернула и сделала полный круг в полутьме.

Прошла келью Феодосия с семью лампадками и потертым ковром. Миновала дивную подземную церковь с мерцающими золотом царскими вратами.

Она забыла купить свечку у входа и шла теперь от огонька к огоньку, всматриваясь в раки-гробы с мощами малоизвестных или вовсе неизвестных ей преподобных…

Митрополит Филарет (1857 год), пытавшийся запретить постройку памятника князю Владимиру, которого он посчитал новым языческим идолом.

Преподобный Нестор некнижный.

Новомученик Владимир Киевский (1918 год), убитый прямо в Лавре во время очередного поворота красного колеса революции.

Порой пещерный коридор становился таким низким, что даже низкорослая Маша слегка наклоняла голову и поражалась: «И как только высокие люди, например, тот же Петр I, проходили здесь – согнувшись вдвое?».

И с грустью отмечала закономерность… Как и святая Варвара во Владимирском соборе, мощи лаврских старцев были скрыты от людей, покрыты стеклянными крышками, тщательно запеленаты плотными узорными тканями, лишь у трех из них Маша приметила открытые кисти рук с серой кожей на ссохшихся костях пальцев.

«Ты просто недостаточно веришь!» – укорила она себя и вспомнила еще одну байку: во время Второй мировой немец-начальник в сердцах отломал лаврскому угоднику руку… и из трехсотлетних мощей вдруг пошла кровь.

– Павла Нетленного под спудом нашли, – услышала она и приостановилась. – Великая радость случилась!

В отдельной нише помещалась еще одна рака-гроб, и горели лампадки с нарядной голубой эмалью, и монах с разметавшейся, словно вздыбленной ветром седой бородой говорил пожилой женщине в черном пальто:

– Когда в 90-х восстанавливали Успенскую церковь, обрели его мощи… И к лику святых наконец-то причислили. Помилуй нас, святитель Павел Тобольский!

Монах закрестился, с безыскусной искренностью поцеловал раку Павла в стекло.

Павел? Тобольский? Нетленный?

Маша никогда не слышала о нем.

Рака Павла была нарядной, обитой изнутри вышитым золотом пурпуром. На пурпурной подушечке почивала золотая полукруглая шапка митрополита. Ниже, на лице, лежал квадрат с изображенным на нем распятием Христа. Но, как и все, не известный ей Павел был укрыт «от носа до хвоста» – и в предивную нетленность его оставалось лишь верить.

Или не верить.

Может, и нет под вышитой златом богатой тканью никакого Павла Нетленного? Истлела вера, иссохла душа – иссохли и мощи, стали обычным тленом?

А белые узкие коридоры с крохотными оконцами лаврских затворников в стенах уже вели ее обратно – к выходу, к началу пути и пещере с мироточивыми главами, напротив подземной церкви Рождества Христова.

В большом широком застекленном шкафу светлого дерева, встроенном прямо в земляные стены лаврского подземелья, на узких полках лежало чуть больше дюжины желтоватых черепов, и покрывавшие их полукруглые стеклянные сосуды напоминали византийские короны или архиерейские шапки.

Возле шкафа со скептическим видом стоял Мир и небольшая семья туристов – отец, мать и мальчик лет пяти. Мать недовольно дергала ручку запертого застекленного шкафа. Мальчик опасливо ткнул пальцем в стекло и быстро отдернул руку:

– Мама, а они не кусаются?

– Нет…

– Тогда почему их заперли?

Ребенок, слишком маленький для посещения мощей, с круглоглазым ужасом взирал на мертвые головы с черными провалами глаз.