Вечный колокол - Ольга Денисова Страница 37

- Ничего он сделать не может. Другие духи не позволят, - вздохнул Млад.

- И зачем тогда подниматься?

А в самом деле… Наверное, это как раз и нужно для того, чтобы потом сказать себе: я сделал все, что мог. Нет в этом никакого смысла.

Дана ушла на занятия, Млада встретила девушка из Сычёвки, которая приходила к Дане вести хозяйство, - крупная, румяная, с большими руками и толстой русой косой на плече.

- Здравствуй, Млад Мстиславич! Кушать хочешь?

- Нет, Вторуша, благодарствуй. Я тоже сейчас на занятия пойду, - ответил Млад и поставил узел у порога.

- Что, и сбитню не попьешь?

Млад покачал головой и улыбнулся, хотя улыбаться вовсе не хотелось. Внутри зрело нехорошее, сосущее волнение.

Он еле-еле отчитал лекцию, на которых, вместо того чтобы рассказывать студентам о приметах вызова дождей, пришлось отвечать на их вопросы о вече, о гадании, о смерти князя Бориса и о происшествии в наставничьей слободе.

Едва лекция закончилась, Млад побежал к дому, но войти не решился: походил вокруг, прислушиваясь и всматриваясь в окна. Добробой истопил печь с утра, и раньше завтрашнего вечера тревожить Мишу не стоило. Млад почесал ленивого Хийси за ухом и выпустил цепь так, чтобы пес мог добраться до крыльца: вдруг что? Мальчик в доме один…

Млад присел на скамейку у колодца: уходить не хотелось. Вдруг Мише что-нибудь понадобится? Вдруг он передумает? Вдруг…

- Ну и что ты тут делаешь? - Дана подошла неслышно. Или Млад не заметил ее шагов? Ведь снег скрипит на морозе так громко…

- Я? - он кашлянул. - Я думал… я хотел…

- Младик, пойдем. Ты же говорил, что теперь он идет сам, или я что-то путаю?

- Да, конечно, сам… Но мало ли что?

- Младик, перестань себя изводить. Пошли обедать, уже темнеет. Вторуша для тебя пирогов испекла.

Меньше всего ему хотелось пирогов…

Но в доме Даны топилась плита, дрова щелкали за заслонкой, на столе парил ковш с киселем, и только там Млад вспомнил, что не спал всю ночь, разговаривая с Мишей.

- Да ты засыпаешь, чудушко мое… - Дана обняла его сзади за плечи и поцеловала в макушку.

- Нет, ничего… - проворчал он.

- Давай-ка я уложу тебя в постель, мой хороший.

Ее тонкие руки помогали ему раздеться, а потом гладили по голове и по плечам, и Млад растаял от ее прикосновений, расслабился, позволил тревоге уйти ненадолго. Теплое, уютное счастье свернулось в груди клубком, и он заснул успокоенным.

Ему снился Миша и огненный дух с мечом, который уводит его из белого тумана, наверх, к своему христианскому богу…

Три дня Млад не находил себе места, три дня бродил вокруг дома, заглядывая в окна. Топил печь, кормил Хийси, а потом не мог уйти. Если бы не Дана, он не спал бы вовсе и вовсе не ел. Волнение усиливалось с каждым часом и к вечеру третьего дня дошло, как ему казалось, до предела: от нервной дрожи тряслись руки.

За ужином он ничего не ел, вскакивал и ходил, выглядывая то в дверь, то в окно.

- Чудушко… - вздохнула Дана, - тебе не кажется, что ты берешь на себя то, что от тебя не зависит?

- Нет, не кажется… - Млад прикусил губу, но, подумав, улыбнулся Дане. - Оно на самом деле от меня не зависит…

«Здоровье князя уже не в моей власти»…

- Тогда что ты бегаешь туда-сюда?

Млад сел за стол, взял в руки пирожок, которые неизменно пекла для него Вторуша, но, откусив кусок, понял, что проглотить его не может: так и застыл с непрожеванным куском во рту. Дана покачала головой и придвинула к нему кружкус остывшим сбитнем. Млад запил пирожок и поперхнулся - она подошла сзади и стукнула ему между лопаток.

- Ну? Что ты изводишься? Успокойся. Ложись спать, наконец!

- Я не усну, - Млад опустил голову. - Понимаешь, вот сейчас… он выйдет к ним и скажет, что готов стать шаманом, понимаешь? Если не испугается… Если этот его Михаил-Архангел не уведет его с собой. Если он вообще еще жив, понимаешь?

- Это так страшно?

- Ты уже спрашивала. Да, это страшно, на самом деле очень страшно. От этого умирают, - Млад снова встал и заходил по дому.

- Но ты же не умер?

- Я - это я. Я хорошо знаю, почему не умер… Это… Как тебе объяснить… Я готов был умереть, я едва не сорвался, поэтому я знаю, насколько это трудно. Вспоминать легко, храбриться, как Ширяй… А на самом деле, один миг слабости - и тебя нет. Одного мгновенья достаточно, а этих мгновений - сотни тысяч… Выбирай любое…

- Может, ты скажешь мне, в чем состоит это ваше пересотворение? Чтобы я знала, о чем речь.

- Я не хочу говорить об этом. Тебе не надо знать. Это просто мучительно и страшно, настолько мучительно, что готов умереть, чтобы от этого избавиться. А стоит только попросить о смерти, и все закончится. И ты умрешь.

Дана поймала его за руку, усадила за стол и обвила его шею руками.

- И ты не попросил?

- Как видишь… - фыркнул Млад. - И не обо мне речь.

- Чудушко мое… - она на миг прижалась к его плечу щекой, но тут же оторвалась, словно одумалась. - Пожалуйста, ложись спать. Я не могу смотреть, как ты мучаешься. Я тебе настойки сонной сделаю, хочешь?

- Не надо, - Млад покачал головой и поднялся.

- А я все же сделаю… - Дана сжала губы, встала и подошла к полке над окном, приподнимаясь на цыпочки.

- Я вовсе не мучаюсь, мучается Миша.

- Младик, ну перестань… Каждому свое, это его путь, а не твой.

Дана все же приготовила настойку, и влила ему в рот почти насильно, и уложила в постель, и сидела над ним, поглаживая по голове, пока он не задремал. Только волнение не улеглось, тревога никуда не ушла и сон больше напоминал горячечный бред.

Млад проснулся среди ночи, словно от толчка. Сначала он проснулся, и только потом в голову стукнула мысль: Миша. Сон слетел в один миг, и холодная тоска разлилась внутри. Дана спала рядом, положив руку Младу на плечо; он осторожно выскользнул из-под нее и сел, опустив ноги на пол.

Пересотворение началось. Он знал это так же хорошо, как то, что под окном лежит снег. Мишу не увел огненный дух с мечом, он не умер от судорог - от сжигающего его зова, которому нельзя противиться. Он нашел в себе смелость предстать перед духами. Это только первый шаг, но этот шаг сделан.

Только облегчения Млад не чувствовал. Наоборот: вместо волнения, доводившего его до дрожи, тяжесть легла на грудь - тяжесть, похожая на ледяную глыбу… И сердце под этой глыбой билось с трудом, как придавленная ладонью мышь. Воздуха не хватало. Он вышел на двор только потому, что ему не хватало воздуха. Теперь и ходить вокруг дома не имело смысла: Миша был слишком далеко в это время.