Вторжение драконов. Последняя битва - Бернхард Хеннен Страница 37

Неужели что-то ударилось о борт корабля? Набор затаил дыхание. Или это были шаги на верхней палубе? В темноте никто уже не отваживался выходить наружу, даже Барнаба, в последние дни проявлявший поистине самоубийственное мужество, бросая вызов духам бури. Теперь и он проводил ночи в святыне под корабельным древом, там, где корни проникали под верхнюю палубу, чтобы потом разбежаться по всему кораблю. Там ночевала вся команда. В святыне они чувствовали себя в безопасности. Набор же предпочитал оставаться в своей каюте. Он не мог долгое время находиться в обществе большого количества людей. Для этого он слишком много времени провел в кабинке лоцмана под корпусами собирателей облаков.

Звук пропал. Может быть, это все же Барнаба совершил одинокую вылазку на верхнюю палубу?

Вот теперь что-то снова отчетливо царапнуло по борту, прямо за кабинкой. Набор сел, у него стучали зубы, он плотнее закутался в одеяла. По кабине пронесся сквозняк. Но меж досок не было ни одной щели, его каюта была полностью герметичной! Старый лоцман тщательно проследил за этим, в конце концов, он уже далеко не юноша и сквозняков не переносил.

Он изо всех сил стиснул зубы, чтобы они не стучали. Рядом с кроватью стояла масляная лампа, горевшая ночь напролет. В принципе, на поднебесных облаках было запрещено засыпать с горящей в комнате лампой — слишком велика была вероятность пожара, но Набору нужен был свет. С тех пор, как духи бури коснулись корабля, он не мог уснуть, если вокруг было темно. Поэтому стал воровать масло для ламп, предназначенное вообще-то исключительно для габаритных огней поднебесного корабля, но здесь, так далеко на севере, они не встретятся в небе с другими кораблями.

Новый порыв ветра коснулся его лица. Лоцман выругался. Заплясало маленькое пламя в масляной лампе. Возможно, что доски борта корабля настолько пострадали от мороза, что образовалась щель. Нужно найти ее, иначе ему не успокоиться. Теперь Набор отчетливо услышал завывание ветра. Руки его задрожали. Это не только ветер...

Мужчина с сомнением перевел взгляд на широко очерченный меловый круг, которым он обвел свою постель, прежде чем лечь спать. Щели между досками — вот самые критические места. Он загонял мел глубоко в щели, чтобы не было пробелов, даже самых мелких. Барнаба благословил его мел и не задавал вопросов насчет того, зачем он ему понадобился. С внешней стороны круга на полу были нарисованы все защитные знаки, какие только удалось вспомнить Набору. Когда порыв ветра заставил огонек фитиля лампы лечь почти параллельно полу, лоцман едва сумел сделать вдох. Духи бури хотят выманить его из круга!

Он негромко забормотал молитву, обращенную к Великой богине. Может быть, сбежать от холода и царапанья и пойти к остальным? Представил себе тяжелый, спертый воздух, стоявший в святилище, который не могли прогнать даже ароматические палочки с запахом сандалового дерева, дымившиеся под алтарем из корней. Храп и, в первую очередь, крики мужчин, просыпавшихся от кошмаров среди ночи. Страх испытывали все находившиеся на этом корабле. Все, кроме Барнабы. Что он за человек? Откуда взялся? Что ему довелось пережить? С тех пор, как они покинули Вану, Набору все казалось, что он уже где-то видел священнослужителя. Много лет назад, в свите бессмертного Аарона. Но этого не может быть! Верховный жрец Великой богини — рядом с одним из бессмертных. Лоцман даже улыбнулся, представив себе подобную чушь. Просто немыслимо! Наверняка воспоминания решили сыграть с ним злую шутку.

Барнаба был лидером и не умел подчиняться, обладал харизмой, умел заставить людей рискнуть всем ради своей мечты. Священнослужитель еще в Вану предоставил всем выбор: уйти или остаться. Он хотел, чтобы на борту с ним были только добровольцы. Все те, кто остался на борту сейчас, верили в него. Верили в то, что лед мечты способен изменить мир, несмотря на то что они не знали, что именно произойдет. Этого не мог им сказать даже Барнаба. И, тем не менее, они шли за ним, словно его мужество и уверенность в себе были заразной болезнью, и теперь она оказалась в крови у каждого на борту. Однако во сне их одолевал страх.

Набор невольно перевел взгляд на маленький коробок на стене. Туда, где лежал Габотт. Он не сумел заставить себя устроить обезьянке погребение в облаках.

Погребение в облаках — какие высокие слова для того, что впервые вызвало вопросы у Набора. Потому что по сути они просто выбрасывали мертвых за борт, точно так же, как мусор. В этом не было ничего величественного, кроме слов, которые они для этого выбрали. И лоцману не хотелось, чтобы Габотт закончил свою жизнь вот так. В принципе, он хотел похоронить обезьянку в Вану, но они так быстро уехали, что на это не осталось времени. Так и оставил он его с собой, в своей ледяной каюте. Пока они летят дальше, на север, Габотт разлагаться не будет. Быть может, там, куда они летят, он сможет найти хорошее место, где и устроит для малыша последнее пристанище. Для своего верного товарища, разделившего с ним столько часов одиночества в кабинке лоцмана. Что это, неужели гладкая шерстка обезьянки шевелится на сквозняке? Да, мелкие волоски заплясали, то опускаясь, то поднимаясь. Значит, щель в борту находится прямо за ним.

Как он там лежит, скрючившись на задних лапках, словно пытаясь удержать что-то невидимое... Жизненную силу, которую украли проклятые духи бури!

Набор опустил взгляд. Какой смысл горевать об умерших? Нужно поспать, завтра ему потребуются силы. Он — лоцман. И пусть их поднебесный корабль летит без управления, его долг вести записи и постоянно пытаться пробиться к Ветру, дующему от наливающегося дождем горизонта. Он не имеет права сдаваться!

Взгляд его остановился на ноже, рукоятка которого торчала из голенища сапога, стоявшего у его постели. С помощью узкого лезвия можно заткнуть щель какой-нибудь тряпкой. Тогда сквозняк прекратится и можно будет наконец-то поспать.

Ветер снаружи вдруг взвыл, словно духи бури были возмущены подобной идеей. Набор улыбнулся. Наклонился, достал нож. Вздохнув, снова сел на постели. Спина болела, холод пробрал до костей. Осенив себя знаком отвращающего рога, он замер.

Неужели веки Габотта затрепетали? Не может быть! Это... Лапка обезьяны дернулась. Левая нижняя конечность сжалась.

— Мать мира, защити меня, — негромко пробормотал Набор. — Держи их подальше от меня, духов твоих. Пощади меня в своем гневе, ибо я не был среди тех, кто надругался над твоим миром и твоим творением, — этим словам он научился у Барнабы. Новая молитва, придуманная священнослужителем.

Габотт открыл глаза. Они были ярко-зелеными, словно бы за темным стеклом горело яркое пламя. Взгляд был неподвижным. Набору показалось, что маленькая обезьянка смотрит прямо сквозь него; на противоположную стену. В глазах этих не было радости. Не было узнавания.

Набор опустил нож.

— Габотт, — позвал он. — Иди сюда! Иди ко мне!

Обезьянка поднесла к глазам левую лапку, сжала ее, разжала, и наконец Габотт все же посмотрел на него. Теперь глаза его снова были черны, как и прежде.

— Так ты не умер! — Где-то на краю сознания Набор сознавал, что этого не может быть, но ему так хотелось вернуть своего товарища, что способ, каким это произошло, был ему безразличен. — Иди же ко мне! Я так скучал по тебе. Иди под одеяло. Ведь там, у стены, ужасно холодно.