Мост в чужую мечту - Дмитрий Емец Страница 37

Ручка саперки врезалась Макару в живот.

– Прости, пожалуйста! Меня нервирует, когда мне заглядывают через плечо, – извинилась Рина.

Кавалерия с Лехуром ничего не заметили. Озабоченно переговариваясь, они углубились в Зеленый Лабиринт. Мысль о Мамасе не давала Рине покоя. Разумеется, в мире встречаются похожие люди, но чтобы настолько…

За обедом Рина подошла к Кавалерии и сказала, что хочет отпроситься.

– В Московию? – уточнила та.

– В нее самую, – признала Рина.

– Важное дело или эмоции?

– Э… Важные эмоции.

Краткое хмыканье подтвердило, что объяснения приняты.

– Когда вернешься?

– Не знаю. Наверное, завтра. Разрешаете?

Зная, что на них сейчас устремлены десятки любопытных глаз, которым интересно, отпустят Рину или нет, Кавалерия вилкой разровняла пюре и написала на нем: «Да».

– Только оставь в ШНыре нерпь. Тебе же будет спокойнее, – добавила она уже словами.

Рина расшнуровала нерпь и положила ее на стол перед Кавалерией. Нерпь, которую Кузепыч вручил ей взамен потерянной, казалась ветхой. Множество трещин на коже. Края обтрепаны, хотя и тщательно прошиты толстой ниткой. Кентавр быстро терял заряд, даже если им не пользовались. На сирине и на соседней русалке – глубокая борозда. Кавалерия провела пальцем по борозде и, удивленно вскинув голову, посмотрела на Рину.

– Кузепыч дал?.. Не говорил, чья она?

– Уже моя.

– А чьей была раньше?

– Нет.

– Ну и хорошо.

Кавалерия убрала нерпь со стола и движением головы дала Рине понять, что больше ее не задерживает. Рина поскорее выскользнула из столовой. У нее созрел план, который правильный Сашка ни за что бы не одобрил. Она собиралась полететь в Москву на Гавре. Без нерпи, без гепарда.

Правда, у Мамаси Гавра не оставишь. Артурыч явно будет не в восторге. Животных он любит только по телевизору, да и то сразу переключает, когда по другой программе начинается выпуск новостей. И Рина решила, что залетит в Ботанический сад к Гамову, оставит Гавра в обществе гиелы-альбиноса Аля, а сама на городском транспорте доберется до Мамаси.

Почти не надеясь, что Гавр станет слушаться, Рина захватила с собой телескопическую удочку и пару куриных ножек со следами гречневой каши. Она вспомнила, что Ул как-то рассказывал о погонщиках ослов: «Есть босоногий погонщик – одна штука, и упрямый осел – одна штука. И вот первая упомянутая штука привязывает на длинную палку морковь и держит ее перед глазами у второй упомянутой штуки. Осел идет за морковью, и никак не может сообразить, почему она все время далеко».

Не напрасно же она все время называла Гавра упрямым ослом?

Гавра удалось оседлать после обычного ритуала скатывания кувырком с горы и короткого броска за печку, чтобы спастись от его зловонных нежностей. А потом начались обычные прыжки и петли. Лететь по прямой Гавр отказывался: его переполняли жизненные силы. С удочкой и куриными ножками все получилось не так уж гладко. Гавр оказался сообразительнее своего гипотетического собрата и где-то на полдороге к Москве разобрался, что, если без предупреждения врезаться во что-нибудь твердое, например в дерево, то куриную ножку вполне возможно достать.

Когда четыре часа спустя Рина все же добралась до окраины Ботанического сада и увидела сверху крыши старых голубятен, она даже обрадоваться этому не сумела. Ей казалось: они облетели всю Москву и Подмосковье, потому что прямых путей Гавр не признавал и поводьев слушался приблизительно. Чтобы направить его на юг, Рине приходилось направлять его на север. Тогда из упрямства Гавр летел за запад, но тут его настигало подозрение, что от него добивались именно этого, и он – опять же, доказывая, что главный тут он, – летел на юг.

Наконец Гавр плюхнулся в сугроб, захлопал крыльями и, как пес, стал вертеться на месте, протаптывая площадку, чтобы лечь. Он тоже подустал от своего упрямства. Было темно. Вдоль дороги, метрах в двухстах, тянулась цепочка фонарей. Между некоторыми натянули обвитые лампочками перетяжки: город готовился к Новому году.

«Вот же место тихое! Едва ли зимой тут людно», – подумала Рина.

Она сняла седло и, держа его в руках, направилась к голубятням, окруженным общим забором. Летом забор обвивал декоративный виноград, и сейчас кое-где еще висели смерзшиеся мелкие ягоды. Протоптанная дорожка вела только к одной голубятне. Рядом валялся занесенный снегом остов ржавой кровати. В сугробе торчала лопата. Рыжела от ржавчины дверь. Рина постучала, не исключая, что прилетела не туда и ей откроет парочка уединившихся с бутылочкой пенсионеров.

Но тут послышалось глухое ворчание. Одновременно в ноздри ударил запах большого зверя, который находился очень близко. Дверь распахнулась. Вначале Рина увидела нацеленный ей в лицо арбалет, а потом ее сбили с ног. Над ней нависла слюнявая морда Аля. Поставив ей на грудь лапы, он вжимал ее в снег.

Рина завизжала. Скончаться можно от одного запаха. Интересно, а если гиелу кормить свежими продуктами, она и тогда будет вонять? Или по зову души станет разрывать помойки и скотомогильники?

– Назад, Аль! – приказал кто-то.

Гиела неохотно отошла. Гамов наклонился и помог Рине подняться:

– Надо было позвонить! Я же не знал, кто ко мне ломится!

– У меня нет твоего телефона!

– Традиционно женская отговорка! – проворчал Гамов.

Аль, грозно рыча, обнюхивал Гавра. Тот вел себя как щенок. Переворачивался, подставлял живот и скулил. Рине стало противно, что он так пресмыкается. Никакого самоуважения.

– Они подружатся. Уже подружились, – сказал Гамов.

– Откуда ты знаешь?

– Аль до сих пор его не убил.

– Для тебя это признак?

Гамов присел на корточки, чтобы удобнее было наблюдать за гиелами.

– Для меня да. Я знаю Аля. Всех, кто ему не нравится, он сразу рвет. Опять же – у Гавра и Аля есть общая черта. Оба изгои. Другие гиелы их никогда не примут.

– Ты серьезно?

Гамов выбрал снег почище, осторожно снял с него корочку и укусил ее белыми зубами.

– Аля – потому что он альбинос, а Гавра – потому что вырос не с гиелами, а с человеком. Аль, между прочим, тоже. Собственная мать пыталась его разорвать, когда увидела, какого он цвета.

– Но это же нечестно!!!

Гамов пожал плечами:

– Мы говорим не о честности в нашем представлении, а о гиелах… Заходи, а то я замерз!

Рина переступила порог. Не верилось, что она в голубятне. Крыша была стеклянной, как в зимнем саду. Потрескивал огонь в камине. На диване лежала скрипка. Ноты заменял мерцающий компьютерный монитор, занимавший треть стены. На шкуре белого медведя висели два шнеппера и штук шесть мощных арбалетов. Рина достаточно разбиралась в арбалетах, чтобы понять: все это – ручная работа. Баланс мастерства и современных технологий. Никаких скрипучих блоков и железных крюков, натягивающих тетиву. Если Гамов и был ценителем старины, то не в этом смысле.