Принцесса с дурной репутацией - Надежда Первухина Страница 37

Утро, розовое, как панталоны настоятельницы аббатства Святого Сердца, уже заглядывало мне в окно, а я все не могла заставить себя оторвать голову от подушки. Видимо, сказывалась усталость прошедших дней. Но я всегда считала себя волевой, решительной, упрямой, сильной девушкой, поэтому поспала еще пять минут.

Выпрыгнув из постели, как безумный кузнечик (ух, неудачное сравнение!), я поздоровалась с ночным горшком, а потом принялась за умывание и прочие освежающие процедуры.

— Нас утро встречает прохладой, — напевала я, моя уши. — И бьет кулаком по башке, чтоб были мы искренне рады, что живы еще, хе-хе-хе!

Согласна, рифма так себе. Но я же не поэтесса там какая-нибудь. Вы же помните мое отношение к поэзии. Шалости аристократов.

Я с особым тщанием почистила зубы, тем более что служанка поставила мне новую баночку с зубным порошком из мела, соды и тертой мяты. Вот с волосами было больше возни, и я подумала, что жизнь с бритой, как у Оливии, головой, имеет свои плюсы. Я заплела две косы и уложила их, закрепив заколками. Итак, каково расписание на сегодняшний день?

Прежде всего я отправилась к своей госпоже. Перед тем как войти в ее комнату, я полюбовалась дверью. Благодаря моим убеждениям и тайным вылазкам с мокрой щеткой, дверь герцогининой комнаты была начисто освобождена от гадких наклеек, так портящих благородный мореный дуб. Ничего. Я имею на Оливию все большее влияние. Возможно, я даже сумею отговорить ее от очередной татуировки.

— Доброго утра, экселенса, — проговорила я, входя, легко поймала пущенный в меня стилет (наша повседневная церемония, применяемая для выработки ловкости и быстроты реакции) и пустила его обратно.

Стилет воткнулся в колонну алькова рядом с плечом Оливии.

— Похоже, я сегодня не в форме, — вздохнула Оливия. — Как-то расклеилась вся. Нет настроения щериться. Может, это от погоды?

Она выдернула стилет и сунула его под подушку.

— Оливия, погода прекрасная.

— То-то и оно. Обо мне такого не скажешь.

— Ни слова больше, я знаю, как это исправить.

Я подошла к комоду и в верхнем ящике обнаружила целый арсенал различных мазей, целебных притираний и масел. Выбрав самые, на мой взгляд, сильнодействующие, я подошла к кровати.

— Моя герцогиня, — я аккуратно сняла с нее сорочку и принялась растирать кривой, бугорчатый позвоночник Оливии. Обычно это делали служанки, но с некоторых пор я взяла эту процедуру на себя. Мне казалось, что я чувствую боль Оливии кончиками пальцев, стараюсь впитать в себя эту боль, а герцогине передать хоть немного своей здоровой силы и энергии. Ну и потом это был лишний повод потрепаться наедине.

— Вот здесь сильно болит? — я слегка надавила на шестой шейный позвонок.

— Уй! Медведица! Тумба с кирпичами!

— Очень интересное сравнение. Позвонок смещен. Если б была возможность вправить его, твое здоровье и жизнь были бы намного легче.

— Еще ты не вздумай вправлять! — Оливия всегда ярилась во время лечебных процедур, считая их бесполезной тратой времени. — Тебе даже коровник не доверят чистить!

— Не вижу прямой связи между твоей спиной и чисткой коровника. Оливия, я придумала одну вещь.

— Лить с крепостной стены горящую смолу на приезжающих гостей? Ох, разбейся Святая Мензурка, как же больно! Убери свои лапы от меня, коровища непотребная!

— Не уберу. Я еще должна как следует промассировать тебе плечи и лопатки. А будешь выпендриваться — пожалуюсь на тебя Сюзанне.

— Ябеда. Гнусная, толстомордая, наглая ябеда!

— Насчет толстомордости ты не права. Это просто здоровый овал лица.

— Конечно, здоровый! Ты когда идешь, у тебя щеки из-за спины видно, коровища!

— Ты меня уже три недели не называла коровищей. А тут зачастила. Экселенса, случилось что-то в самом деле неприятное?

И тут я услышала всхлипы. Правда, они были сильно приглушены подушкой, но что-что, а всхлипы смертельно обиженного человека я различу даже с расстояния в тысячу миль. Особенно если этот человек — мой… моя… экселенса, в общем. Эй вы, кто сейчас обвинил меня в чувствительности, заткнитесь быстро, иначе я вас вычислю и лично разобью хлебальники!

Оливия была не из тех людей, что, рыдая, бросаются на шею и немедленно перечисляют свои горести в алфавитном порядке. Надо было запастись терпением, чтобы дождаться ее доверия. И ответа.

Я налила на ладонь эвкалиптового масла, смешанного с камфарой и соком алоэ, и принялась методично растирать сведенные плечи герцогини, стараясь почувствовать пальцами каждый сустав и мышцу, снять с них боль и напряжение. Минут через пять Оливия перестала всхлипывать.

— Люци, — чуть повернулась ко мне она.

— Да?

— Как ты считаешь, я — действительно полное ничтожество?

— Я нахожу это утверждение абсурдным, экселенса. Даже когда ты вылила в мою постель суточное содержимое кухонного помойного ведра, подобные мысли не приходили мне в голову.

— А какие приходили?

— Ну, что ты — просто гений по части коварства и издевательства над ближними. Что в отместку стоило бы тебя прикончить каким-нибудь необычным способом. Ну и еще мне было ясно, что придется менять все постельное белье и самолично его выстирать, иначе в глазах служанок я уроню свое реноме.

— Чего уронишь?

— Они будут смеяться надо мной, как над последней неудачницей, и плевать в подаваемый мне суп.

— Но ты мне отомстила за помои? Или еще вынашиваешь коварные планы?

— Вынашиваю, успокойся. Как говорил кто-то мудрый, месть — это блюдо, которое надо подавать холодным.

— Мороженое, что ли?

— В том числе. Есть классическая повесть о том, как муж отравил свою жену, подав ей яд в вазочке мороженого. Он посчитал, что у жены есть любовник. Любовника не было, но жена все равно померла, а он рехнулся.

— Кто же от этого выиграл?

— А никто. Суть повести была не в том.

— А в чем?

— Экселенса, мы отошли от первоначальной темы. Из-за чего ты тут разыгрываешь оскорбленного мышонка? Или из-за кого? Ты только скажи, и я пройду огнем и мечом по всем твоим врагам.

Оливия для начала посопела, а потом ее прорвало:

— Я калека, урод с детства. Меня всегда приучали к мысли, что я — убогое существо, которое шагу ступить не может без мамок, нянек, лекарей и прочей соболезнующей шушеры. Никто никогда не восхитился тем, что в три года я самостоятельно выучилась читать, и второй моей любимой книгой стало «Элементарное введение в абстрактную алгебру».

— А первой?