Город Эмбер. Побег - Дюпро Джин Страница 37

— Но послушай, здесь все же что–то не так, — сказал Дун. Они сидели на полу, привалившись к серебристому металлу лодки. — Если река — это единственный путь, то почему тогда эта лодка всего одна? В ней же поместятся не больше двух человек!

— Не знаю, — ответила Лина. — Но это действительно странно.

— Давай посмотрим, может быть, здесь есть еще лодки?

Они встали. Дун сходил в вестибюль, где остались ящики, и принес еще одну свечу. Они зажгли ее, и в комнате стало вдвое светлее. Они тут же заметили то, чего раньше не видели, — дверь в дальней стене комнаты. Теперь они знали, как открываются сдвижные двери: Дун взялся за рукоятку на правой стороне двери, потянул, и дверь мягко откатилась влево, и за ней тоже открылась тьма.

Они вошли. Их шаги отдавались гулким эхом: помещение было очень обширным, хотя и невысоким — они видели свод прямо у себя над головой. Свет их свечей отразился в чем–то блестящем, и когда они подошли ближе, то увидели, что комната полна серебристых лодок, точно таких же, как та, которую они нашли. Ряды за рядами уходили вдаль и терялись в темноте.

— Я думаю, здесь хватит на всех, — прошептал Дун.

Они немного побродили по хранилищу, но смотреть там было особо не на что. Все лодки были совершенно одинаковые. В каждой лежало два металлических ящика и два весла. В хранилище было холодно, и они чувствовали, что воздух здесь очень спертый. Огоньки их свечей дрожали и, казалось, готовы были потухнуть, так что они вернулись в первую комнату и задвинули за собой дверь.

— Мне кажется, — сказала Лина, — эта первая лодка — что–то вроде учебника. Эти надписи по могли нам понять, что есть что. Свечи. Спички. Лодка. Вот только зачем нужны эти весла?

Они снова подошли к воде, Лина задула свечу и защелкнула крышки ящиков. Дун тоже погасил свою свечу и сунул ее в карман куртки.

— Возьму с собой! — крикнул он. — Изучу ее потом получше. И несколько спичек захвачу.

Они отнесли ящики к лодке и задвинули дверь. Потом немного постояли, глядя на воду у себя под ногами и наблюдая, как ниже по течению поток проваливается в черный зев пещеры и исчезает.

— Что ж, — вздохнул Дун, — вот мы и нашли.

— Мы нашли, — откликнулась Лина как зачарованная. Она до сих пор не могла поверить в это.

— А завтра, в День песни, — сказал Дун, — мы поднимемся на ступени ратуши и расскажем о нашей находке всему городу.

Когда они поднялись из Труб, было уже почти шесть часов вечера. Они никак не думали, что пробыли внизу так долго. И отец Дуна, и миссис Мердо, наверное, волнуются: куда подевались дети? Они секунду постояли под фонарем, торопливо условились о времени, когда должны встретиться завтра, чтобы подготовить свое заявление, и разбежались по домам.

Дома отец спросил Дуна, почему он так поздно пришел, и Дун солгал, что очень затянулась репетиция. Хотя его так и подмывало крикнуть: «Мы нашли путь спасения из города! Мы спасены!» Он с трудом сдержался, он не хотел испортить грядущий миг славы. Завтра, когда отец увидит Дуна на ступенях ратуши, неожиданность и гордость за сына так потрясут его, что у него ослабнут колени, и людям, стоящим рядом с ним, придется поддержать его.

А тут еще и заявление о воровстве мэра! Его, наверное, тоже огласят завтра. Дун почти забыл об этом за треволнениями, связанными с находкой лодок. Арест мэра и спасение города, и все это разом! Это будет великолепный день! Лихорадочные мысли опять не дали Дуну уснуть почти до утра.

День песни был всеобщим выходным днем. Все магазины и конторы были закрыты. Дуну не нужно было сегодня идти на работу. Его отцу тоже совершенно незачем было спускаться в лавку, но он все равно пошел. Если он не был в магазине, не возился со своим товаром, то он абсолютно не знал, чем заняться.

Дун вяло ковырялся в своем завтраке — морковные палочки и пюре из репы — и дожидался, когда отец наконец уйдет. Надо подготовиться к плаванию. Вероятно, оно начнется только через несколько дней, ведь людям нужно время, чтобы собраться, прежде чем они смогут покинуть город. Но Дун был слишком возбужден, чтобы просто так сидеть и ничего не делать.

Как только отец ушел, Дун бросился в спальню и сорвал наволочку со своей подушки. Это будет дорожный мешок. Он положил в него свечу и коробок спичек, положил ключ, взятый в Управлении, и добрый моток веревки, который нашел на мусорной свалке несколько лет назад. Положил бутылку для воды и старинный складной нож, который подарил ему отец. Нож переходил в их семье из поколения в поколение, а Дун использовал его, чтобы подрезать свою челку, когда она отрастала слишком длинной и лезла в глаза. Положил кое–какую запасную одежду, на случай, если они промокнут, а также немного бумаги и карандаш, чтобы вести дневник путешествия. Впихнул в наволочку маленькое одеяло — вдруг в новом городе окажется холодно? — и запас еды: шесть морковок, пригоршню витаминных таблеток, несколько стручков гороха, пару грибов, завернутых в лист салата, две вареные свеклы и две репы. Этого должно хватить. Уж наверное, когда они доберутся до цели, люди, которые там живут, покормят их. Он завязал наволочку узлом, но тут же развязал ее снова. Он ничего не забыл?

Дун стоял посреди кухни и озирался, оглядывая беспорядочные кучи домашнего хлама. Здесь не было ничего, что ему хотелось бы унести с собой. Нет, пожалуй, одна вещь все–таки была. Он вернулся в свою комнату и вытащил из–под кровати свою будущую книгу о насекомых. Пролистал ее. Белый паук. Мотылек с зигзагообразным узором на крылышках. Пчела с желто–коричневым полосатым тельцем. Он долго вглядывался в рисунки. Какие все–таки красивые и странные существа! Крошечные волоски, миниатюрные коготки, суставчатые лапки. Не взять ли эти рисунки с собой? Может быть, там, куда они отправляются, не водятся такие животные и он никогда больше не увидит ничего подобного?

Но нет, это придется оставить — в багаже не должно быть ничего лишнего. Дун снова сунул дневник под кровать и вместо него вытащил коробку, в которой жила гусеница. Он откинул шарф, чтобы взглянуть на свою пленницу. Несколько дней назад гусеница проделала любопытную вещь: соткала из тонких нитей оболочку и завернулась в нее.