Небо в огне. Штурмовик из будущего - Дмитрий Политов Страница 37

— А еще в доме есть кто?

— Новички. Ну, в смысле, летчики, которых нам из запасного полка прислали. Но они на танцы ушли. Спорить с товарищем комэском не рискуют, вот и гуляют до утра.

— А ты чего остался?

— Я женат, — с достоинством ответил сержант. — У меня сыну два года.

— Вот это номер! — искренне поразился экспат. — Когда ж ты успел-то?

— Да понимаете, — вдруг засмущался Катункин, — перед войной в Одессе работал. Там и познакомились. А потом быстро все — раз и свадьба. А после и ребенок.

— Тебе с такой скоростью не в штурмовики надо было идти, — мрачно заметил Малахов, — а в истребители. Гришка, не будь свиньей, дай на водку!

— Перебьешься, — отозвался хладнокровно Дивин. — Валера, организуй нам лучше кипяточку. Керосинка имеется? Отлично. Сейчас тушенку разогреем и будем чай пить.

— Ты когда на курсы уехал? — комэск вопросительно глянул на товарища. Катункин после позднего ужина давно отправился на боковую, а капитан остался за столом вместе с Григорием поговорить по душам. — Ах да, точно, двадцатого. Ну вот, а двадцать третьего августа немцы устроили бомбардировку Сталинграда. Ты представляешь, — Малахов скрипнул зубами, — я потом узнал — в городе все жили своей обычной жизнью. Магазины работали, родители детей по садикам развели. Никто ничего не подозревал.

А в шесть вечера началось. И ведь, по закону подлости, зенитчики в это время на северной окраине уже несколько часов атаку танковую отбивали. И приказ у них был, чтобы, значит, не по самолетам стрелять, а по танкам, понимаешь?

Город большой, вдоль Волги на многие километры протянулся — не промахнешься. Они и не промахнулись. Налетали волнами, в группах по тридцать-сорок бомберов. И так раз за разом, раз за разом! — комэск ожег бешеным взглядом эскпата. — Горел не только город, земля и даже Волга горели — резервуары с нефтью разбили. Вместо домов одни руины.

— Быть такого не может! — ошеломленно сказал Григорий. — Откуда ты все это знаешь?

— Да уж знаю, — криво усмехнулся Малахов. — Товарищ отца отписал. В деталях, с подробностями. Батя полез соседских ребятишек спасать, на улицу с ними выскочил, а там такая жара стояла, что враз одежда загорелась. Им бы водой облиться, да куда там — немцы у Мечетки главный подъемник отрезали, водопровод не работал. Отец до укрытия добежал, детей отдал, и все… У него почти все тело обгорело, врачи потом сказали, что его никто не спас бы.

Экспат негнущимися пальцами расстегнул ворот гимнастерки, который стал вдруг очень тугим. Бессмысленная жестокость, с какой гитлеровцы расправились с мирным населением, просто не укладывалась у него в голове. Зачем, какой смысл? Разве можно воевать вот так — по-варварски — не щадя простых людей? Одно дело на фронте, там все понятно, и с той и с другой стороны солдаты, но так…

— А дети? Дети выжили?

— Нет, — тихо ответил капитан после долгого молчания. — Они тоже погибли. Там десятки тысяч за этот день погибли. Женщины, дети, старики…

— Погоди, а как же товарищ твоего отца, как он спасся?

— Спасся… Его обломками рухнувшего дома завалило. Огонь поверху прошел, а ему повезло — в канаве оказался. Стена удачно сверху прикрыла. Чудом каким-то жив остался. На следующий день спасатели откопали. Весь переломанный, едва не задохнулся, но выжил. Бывает. В госпитале немного оклемался, в себя пришел и письмо мне отправил. А потом тоже умер — это мне медсестра в том самом письме дописала. Три дня как получил.

— Выходит, ты три дня пьешь?

— А что, осуждаешь? — с вызовом посмотрел Малахов. — Давай, заклейми позором. Выволочку устрой, проработай, партсобрание собери. Слышал уже, комиссар с Хромовым приходили, увещевали, потом трибуналом грозили. Напугали! А ты подумал, как я матери и сестрам обо всем сообщу? У мамы сердце больное, я ведь этим письмом и ее убью. Гарантированно! Эх, не рви душу, налей лучше водки, а? Выпьешь, забываешься и полегче сразу становится.

— А потом?

— Да брось ты, — комэск откинулся назад, оперся спиной на стенку домика и нервно обхватил себя руками. — Я уже решил все. Не буду своим ничего писать. Не могу! На фронт улетим, а там будь что будет. Лучше пускай в бою сгину. А отец… пропал без вести, и точка. Помнишь, надежда умирает последней.

Григорий молчал. Крутил в руках пустой стакан и молчал. Да и что тут скажешь, любые слова в подобной ситуации бессмысленны. Пока не потеряешь кого-нибудь из близких, ничего не поймешь. Война… одновременно красивая и уродливая, славная и подлая, блестящая и грязная. И никогда не знаешь, каким боком она повернется к тебе в следующую секунду.

— А новички? Ладно, сам сдохнешь, но ведь и они за тобой следом пойдут. Их же учить нужно, иначе сгорят в первом же вылете. Нельзя так, Леша.

— Думаешь, я совсем сволочь? — мигом окрысился Малахов. — Не волнуйся, я свои обязанности назубок знаю. И летчиков учу как надо, никто не подкопается. А чем в свободное время занят — это никого не колышет. Хоть стойку на голове буду делать, имею право!

— Что, и летаешь с похмела? — тихо спросил экспат. — Не боишься, что машину и людей угробишь?

— Боюсь! — вдруг очень серьезно ответил капитан. — Вот этого боюсь, честное слово. Но теперь, когда ты вернулся, поможешь ведь другу, правда?

— А куда я денусь? — улыбнулся Дивин. Но тут же взглянул на Малахова строго: — Но пить все равно больше не дам, так и знай!

* * *

В этот раз полк майора Хромова задержался в Куйбышеве аж до ноября. Основная проблема, с которой столкнулись летчики, заключалась в дикой нехватке самолетов. Многие заводы эвакуировали из западных областей СССР, они находились в пути или только-только начинали налаживать производство на новом месте и по понятным причинам не могли удовлетворить запросы военных.

Командование полка несколько раз ездило на Куйбышевский авиационный, пыталось хоть как-то сдвинуть дело с мертвой точки, но тщетно. На все уговоры, просьбы и даже угрозы каждый раз следовал неизменный ответ: «Машин нет!»

Все, что удалось выбить с превеликим трудом в несколько приемов, — это пять «Ил-2». Зато в двухместной модификации. Один — учебная спарка. Комполка долго чертыхался, вздыхал сокрушенно, а потом приказал составить график полета на них таким образом, чтобы самолеты не простаивали ни одной минуты. Ну и, само собой, основной упор был сделан на доведении до нужных кондиций новых пилотов, коих опять набралось изрядное количество.

Малахов ходил мрачнее тучи. После смерти отца он хотел только одного — мстить! А ему вместо этого приходилось возиться с плохо обученными летчиками далеко в тылу. Дошло до того, что он подал рапорт Хромову с требованием отправить его на фронт, в действующую армию.

— Скажи-ка мне, капитан, — миролюбиво начал комполка, вызвав комэска к себе, — что самое главное при оценке боеспособности штурмового авиаполка?

Малахов посмотрел на командира настороженно, подозревая подвох. И потому счел за благо промолчать и всем своим видом изобразить полнейшее неведение.