Люди меча - Александр Прозоров Страница 37

Комната, в которой обитал игумен была обширной, но аскетичной: выбеленные стены и потолок, пюпитр с раскрытым на нем рукописным Служебником со множеством пометок на широких полях, бюро из красного дерева, похожего на вишню, стол, несколько табуретов и деревянное ложе под окном, закрытым похожей на лед полупрозрачной слюдой, два высоких медных трехрожковых подсвечника с толстыми восковыми свечами на них. Печь находилась радом с дверью, ведущей в помещение под крестом и согревало не только эту келью, но и часовню.

— Так какая нужда привела тебя в нашу обитель, сын мой? — указал гостю на табурет у стола игумен.

— Я решил внести свой посильный вклад в дело почитания Господа и поддержания плоти молящихся ему чернецов, отец Артемий, — полез за пазуху боярин и выложил на стол тяжело звякнувший, шитый золотой нитью кошель.

— Дело это богоугодное, — согласно кивнул игумен, усаживаясь напротив него и сплетая пальцы на груди.

— А еще желаю я, поход свой успешно завершив, пожертвовать вашей обители колокол о триста пудов, коего на колокольне вашей не имеется.

— И это дело нужное и богоугодное, — опять согласился отец Артемий.

— Однако со своей стороны нижайше вас прошу, божий люди, молитвой и делом поход наш на схизматиков безбожных укрепить, — заученно продолжил боярин, — и два десятка пищалей сорокагривенных нам для ратного дела с собою дать.

— Дело это серьезное, — покачал головой настоятель монастыря. — Потому, как все они на стенах наших стоят на случай набега иноземцев, и без них обитель наша останется, ако агнец несчастный пред ликом диких зверей.

— Как же ж так, отец Артемий?! — опешил боярин. — Брат ведь мой двоюродный летом с тобой уговаривался?

— Но ведь к наряду сему большому мне еще и мастеров отдать тебе придется, сын мой.

— У меня рать ужо в походе, отец Артемий! Как же ж…

— Да, согласен я, сын мой, — перекрестился на стоящий в углу иконостас игумен. — Дело вы делаете богоугодное, схизматиков подлых к порядку призывая, и земли русские в родное лоно возвертывая. Однако же тревожно мне обитель свою на одну лишь милость Божию оставлять…

Игумен вновь сложил пальцы на груди, мелко постукивая указательными пальцами один о другой. Он не столько отказывал боярину в его просьбе, сколько чего-то от него ожидал.

— Дабы молитвы чернецов впредь лучше слышны были… — скрипнул зубами Шуйский. — Ради дела сего готов я пожертвовать средства на отливку колокола в четыреста пудов. Надеюсь, слышно его будет далеко окрест, отец игумен?

— Ну, коли так, — перекрестился настоятель. — Коли так, дам я тебе, сын мой, пищали со стен наших и наряд из смердов, их снаряжать умеющих, ради богоугодного дела. Завтра поутру поедете, ноне мы их в сани намедни приготовленные уложим. Привел ли ты с собой коней, дабы в сани эти запрячь?

— Холопов немедля в Новагород отправлю, — хмуро кивнул Петр Шуйский, — до вечера приведут.

Мысленно он пытался еще раз определить, в какие траты ввели его хитроумные Адашев с Сильвестром. Своих людей в поход снарядить, монастырю за пушки его отдариться, порох и ядра за свой кошт купить. Вот еще и лошадей придется покупать, да колокол на сто пудов более оговоренного чернецы стрясли. А ведь по условию царедворцев сам он ничего, кроме славы ратной да добычи, с покоренных земель собранной, ничего иметь более не сможет. Поместья новые они смекают сами поделить.

Шуйский неожиданно ощутил, что ему захотелось выпить вина. Пожалуй даже, водки холодной, да на мяте настоянной. Чтобы в горле было морозно, а в душе — горячо. Избавляясь от наваждения, он поднялся, несколько раз перекрестился на красный угол, после чего поклонился игумену:

— Пойду я, отец Артемий, холопов в город наряжу.

— Ступай сын мой. Поутру все, чего ты желал, готово будет. Благословен будь поход ваш и оружие ваше…

Однако слова настоятеля изменить испорченного настроения не смогли. И даже осознание того, что завтра, до темна, он успеет довести воинскую справу до реки Шелонь, а еще дней через пять они доберутся до рубежей дерптского епископства. Всего полтораста верст осталось. А при войске уже и кованная рать есть, и стрельцы, и татары, и большой наряд. Все честь по чести, как государем со времен взятия Казани заведено. Первую часть долга воеводского он выполнил и рать для похода исправно собрал и в путь вывел. Теперь настала пора искусство воинское проявить…

* * *

К мосту у деревни Трески рать вышла пятого декабря — в день святого Петра, и в этом боярин Шуйский усмотрел предначертания свыше: ему как бы вручались ключи от земель, что почти три века под пятой схизматиков нечестивых томились. И на воротах, через которые он в Юрьев монастырь въезжал, икона Георгия-Победоносца висела. Тоже знак!

Однако он гарцевал, перед мостом, рубежи царства Московского означающим, и никак не решался малый мосток этот пересечь.

Справа, сразу за мостом, стояла с приоткрытой дверью ливонская караулка. Ветер деловито наметал через раскрытую щель пушистый снег, который не таял внутри, намереваясь долежать там до самой весны. Притихла и видная впереди деревушка: ни гомона людского, ни собачьего тявканья, ни мычания скотины. Похоже, ливонцы успели вовремя прознать, что супротив них идет русское войско и предпочли бесследно исчезнуть, а не ложиться под копыта откормленных за лето коней.

— Ну, — широко перекрестился боярин. — С нами Бог!

Он со всей силы вонзил шпоры в бока жеребца и породистый туркестанец одним прыжком перемахнул через весь жердяной настил, опустившись подковами на землю дерптского епископа.

Война России и Ливонии началась.

И тотчас, словно стремясь в полной мере исполнить долг разорителей неприятельской земли, через мост темной массой ринулась татарская конница, оглашая окрестности громкими криками:

— Халла!

Они влетали во дворы и, не слезая с коней, заглядывали в ворота сараев и хлевов, быстро, но тщательно осматривали дома, стучали ногами по доскам полов или вонзали ножи в стены погреба. Результат не заставил себя ждать: не прошло и пары часов, как они выволокли из подпола одного из брошенных, на первый взгляд, домов унылого серва, обреченно смотрящего в землю, отчаянно визжащую девку и беззубую старуху лет пятидесяти. Впрочем, татары быстро спохватились, и один из них ударом сабли рассек никому ненужную женщину едва не надвое, бросив ее остывать в занесенном снегом дворе. А по ведущей к Дерпту дороге шли и шли по трое в ряд верховые: боярская кованная конница, стрельцы с бердышами за спиной, длинный санный обоз с большим нарядом и припасами для долгого зимнего похода.

Впрочем, это оказалась единственная добыча. Похоже, русских намерений вернуть свои земли вокруг городов Юрьева, Колываня, Пернова, Ракобора — и далее вплоть до Риги, скрыть не удалось и местные жители загодя успели либо попрятаться в леса, либо за стены монастырей, замков и городов. Вот всяком случае, все попадающиеся им по пути деревни и хутора были пусты, и разве только мерзнущие крысы кое-где шастали между домов, оставляя тонкие цепочки следов.