Рождение волшебницы. Книга 1. Клад - Валентин Маслюков Страница 37

Преодолевая головокружение, Юлий тоже подался прочь от противницы – натолкнулся на низенький стол и сел на него с размаху. На стук упавшего кубка девица шарахнулась, размашисто шатнулась в сторону приставной лестницы, той самой, на которой в прошлый раз искал спасения Юлий, и обратилась в бегство. Тупо проследив за девицей, мальчик вернулся к брату и сдернул покров.

Громол лежал бездыханный.

Глаза потускнели, как запорошенные, рука выскользнула из дрожащих пальцев Юлия, вялая и податливая, шлепнулась на обивку ложа – закоченелый взгляд не изменился. В изнуренном лице Громола не было уже ничего человеческого, того, что свойственно жизни в любых ее проявлениях. Безумно отдалился он… равнодушный к сердечным чувствам, к любви и к ненависти, к надеждам и опасениям. Был он теперь ни в прошлом, ни в будущем, ни в настоящем – нигде.

Юлий бросился на холодеющее тело, встряхнул брата за плечи – голова мотнулась и оскалились зубы; безмозглая смерть навсегда завладела чертами знакомого лица. Захлебываясь без слез, Юлий полусознательно оглянулся и уловил присутствие убийцы.

Она нащупывала ступнями нижние перекладины лестницы, когда Юлий обратил к ней искаженное лицо. Чутко вздрогнула и замерла, как зверек. Кровавый хмель быстро с нее сходил.

Юлий обнаружил, что сжимает кинжал. Он утерся ладонью и сказал, резко вздыхая:

– Ты уморила брата.

Но, кажется, он и сам еще не мог вместить это в сознание.

– Ты подлый оборотень! Я вижу. Да!

Она настороженно следила, как он размахивает клинком, но совершенно не принимала во внимание слова, которые сопровождали эти угрожающие телодвижения. Раскосые лисьи глаза ее выражали тревогу сытого, но имеющего основания беспокоиться за свою шкуру хищника.

– Гнусный оборотень! Зверь! Вот ты кто – зверь! – кричал Юлий в припадке исступленного прозрения.

Девица не возражала и, судя по настороженной гладкой мордочке, не видела в этих обвинениях ничего оскорбительного или невероятного.

– Ты… ты… знаешь, кого погубила? Что ты знаешь?! – сказал он, не сдержав всхлипа, потом стиснул зубы и бросился к лестнице.

Мелькая босыми ногами, девица проворно взлетела на самый верх, а он карабкался, от бессилия обливаясь потом, – вряд ли он был способен справиться с отъевшейся и резвой хищницей. Но почему-то она боялась кинжала, беспокойно оглянувшись напоследок, исчезла в проеме между потолочными балками и пропала.

Юлий воспользовался этим, чтобы припасть к перекладине и отдышаться. Голова шла кругом и вместе с нею ходила неустойчивая лестница, так что Юлий, в конце концов, вскарабкался наверх с облегчением: вероятность свалиться должен он был держать в уме ровно столько, сколько и вполне обоснованные опасения превратиться из преследователя в жертву. Он сунулся в темноту, несколько ослабленную исходящим из-под ног полусветом, и махнул наугад клинком, полагая, что девица, где бы она ни таилась, уразумеет предупреждение.

– Не подходи! – взвизгнула она из дальнего конца камеры. – Еще шаг, только шаг – я брошусь в пропасть!

Одной из бойниц Юлий не досчитался: в черноте серебрились равномерно прорезанные щели, а здесь колебалась тень – оборотень!

– Только посмей! – воскликнул Юлий, не заботясь о смысле. – Только посмей броситься – я сам тебя выброшу!

Хватило у него ума не кинуться наобум, но подобраться, озираясь и отмахиваясь от призраков темноты кинжалом. С нескольких шагов стало видно, что девица забралась в толщу каменной кладки. Она и в самом деле выбралась на внешний обрез бойницы, выставив локоть в пронизанную блеклым сиянием пустоту. Под нею была не мерянная никем пропасть.

– Кто тебя подослал? Ты расскажешь правду перед судом: кто тебя подослал к наследнику?! – выкрикнул Юлий, внезапно, едва ли не в самый последний миг, сообразив, чего же опасается забившаяся в бойницу, как в нору, девица-оборотень. Страх ее придал ему храбрости – Юлий кинулся втащить девицу внутрь башни, на пол. И тотчас, цепко схвативши, она рванула его за собой в пропасть – так сильно, остервенело, что Юлий, ударившись коленом о кладку, не задержался, опрокинулся вперед и, падая, отмахнул кинжалом – хруст, вскрик – падающий вопль – Юлий провалился.

…Очнувшись в тесноте, он приподнял тяжелую голову и увидел далеко под собой затонувшее в серебристой мгле дно равнины. Непроницаемой чернотой угадывалась река.

Значит, это была ночь.

Потом Юлий осознал, что лежит в толще башенной стены, в бойнице над пропастью. Падая, он ударил кинжалом тянувшую в бездну руку… Трудно было только понять, сколько времени пребывал он в глубоком обмороке между звездным небом и залитой лунным светом землей.

Юлий отполз назад. Проем ведущей вниз лестницы различался слабо – свечи там, в этом жутком чертоге, догорели, кроме, по видимости, одной или двух. Юлий нашел спуск и на последних ступеньках опять сорвался.

С восходом солнца его нашли в беспамятстве в кустах под окнами Громоловой спальни.

* * *

– Что произошло с вашим братом, государь? – раздвинув людей, которые несли Юлия, заговорил растрепанный бородатый вельможа в сбившейся набок шапке.

– Он умер, – сказал Юлий.

И от этих безжалостных, только что пришедших на ум слов по телу разлилась слабость. Юлий откинулся на придерживающие его руки.

– Отчего умер? Какая причина ужасному несчастью? – со странной, неуместной осторожностью спросил вельможа. Юлий признал в нем одного из ближних бояр, хотя и не мог вспомнить имени. – Назовите причину, княжич, – настаивал боярин.

– Его отравила мачеха, – сообщил Юлий, подумав. Нужно было напрягаться, чтобы извлечь определенную, непротиворечивую мысль из всей этой сумятицы, и потому Юлий держался главного, самых простых и очевидных истин: его отравила Милица.

Изменившись в лице, причем прежнее многообразие чувств сменилось полным отсутствием таковых, боярин оглянулся.

– Она погубила маму, – пояснил Юлий. – Теперь Громола. Теперь она погубит меня. Я не хочу. Передайте Милице, ничего мне не нужно, мы с Обрютой уедем. У него брат в деревне. Однодворец.

– О ком вы говорите, княжич? – спросил боярин, имея выражение и настороженное, и жалостливое; вынужденный то и дело оглядываться, он разрывался в проявлении чувств.

– Я хочу уехать с Обрютой, – повторил Юлий, проникаясь надеждой, что это действительно возможно. Особенно, если просьбу услышит тот, третий человек, на кого боярин оглядывался.

И точно: боярин обернулся опять с намерением где-то там, у себя в тылу, почерпнуть основания для дальнейших своих суждений. И каким-то неведомым образом, не обмолвившись ни словом, почерпнул:

– Позвольте, княжич: наследник Громол скончался. То есть великого государя наследника престола княжича Громола, вашего брата, его нет среди живых. Его нашли мертвым. – Старик всхлипнул, раскиснув сразу всем своим широким, носатым, губастым лицом. – Его нет… среди нас… око-ончил жизне-е-енный пу-уть… – Снова всхлип, покрытые ладонью глаза. – Вы же, княжич… Отказываюсь понимать. Вы словно бы и не удивились смерти наследника. И так спокойно. Словно имели предуведомление.