Странники между мирами - Владимир Ленский Страница 37

Он потащил ее за собой, и Эйле подчинилась. Она еле поспевала за своим спутником, но не жаловалась. Наконец они выбрались из сада.

— Как вы здесь оказались? — спросил Ренье. — Сад ведь огорожен.

— Там есть дырка — в стене... — Она махнула рукой, показывая, где.

— Ну надо же! Единственное место, где можно перелезть, и вы им тотчас воспользовались!

— Я же не знала...

— Это — особенный вид удачи, — с самым серьезным видом сообщил Ренье. — Вы умеете проникать туда, куда вход запрещен, и бродите там с удивленным лицом, покуда неприятности сами вас не находят. Очень проблематичное везение. Может оказаться полезным, — добавил он.

Эйле повздыхала тихонечко, а потом проговорила:

— Вы, наверное, думаете, что я глупая, но это не так. Просто я здесь еще ничего не понимаю.

— А здесь никто ничего не понимает, — утешил ее Ренье. — Хотите — пойдем гулять по столице?

— Мне нельзя.

— Почему?

— Потому что я должна находиться при королеве.

— Вы — ее придворная дама? Впервые слышу о том, что придворным дамам запрещено отлучаться, если только они не исполняют свои обязанности или не получили от королевы особенные распоряжения.

— Я не дама... Я швея. — Она показала свои исколотые пальцы. — Меня привезли совсем недавно. Может быть, — она задумалась, пытаясь осознать новое для себя течение времени, — позавчера. Или чуть раньше. Или позже. Здесь как-то все происходит иначе...

— Вероятно, вы правы.

— Я жила в деревне, — девушка оживилась, — и там вообще не было времени. Все измерялось по урожаю или по дождям. От дождя до дождя. От урожая до урожая. Понимаете?

Ренье кивнул.

— А потом отец меня продал, — заключила она.

— И дорого взял? — осведомился Ренье, презрительно кривя губы.

Она растерянно посмотрела на своего собеседника.

— Я не знаю...

— По-вашему, королева рассердится, если мы пойдем добродим? — Ренье вновь вернулся к первой теме.

Она сказала убежденно:

— Там, в деревне, у меня был хороший друг. Я хотела жить с ним. Чтобы нам никогда не разлучаться. Мы даже хотели убежать вместе, но нас догнали. Не знаю, что с ним сделали, а меня отправили сюда. Я не хочу повторения.

Ренье несколько раз поднял и опустил брови. Эта девушка ставила его в тупик. Он вдруг понял, что никогда прежде не имел дел с крестьянками. Бывали служанки, которым требовалось вернуться домой к определенному сроку. Случались неверные жены — эти также просили соблюдать некоторую осторожность. Но логика, которой руководствовалась крестьянка, оставалась для Ренье пока за гранью понимания.

— Вы боитесь, что вас накажут? — спросил он наконец.

Она покачала головой.

— Может быть, и нет, — призналась она наконец. — Я просто не знаю, что придет в голову господам. Господа устроены как-то иначе, чем мы.

— Ну так я и сам — господин хоть куда, — заявил Ренье и приосанился. — Если нас застукают, я заступлюсь за вас перед ее величеством. Кстати, я и сам умею рисовать иглой.

— Вы? — Она не верила собственным ушам.

— Именно. У нас в семье многие мужчины этим занимаются. Наша бабушка считает, что вышивка развивает терпение, глазомер и учит хитростям. По-вашему, воину не нужны подобные качества?

— Я не воин, — сказала Эйле, чем опять сбила своего собеседника с толку.

Ренье решил не столько слушать, что она говорит — по собственному опыту он знал, что женщины зачастую произносят совершенно ничего не значащие слова, — а просто наблюдать за нею. У нее были смешные золотистые веснушки, глаза — небольшие, но красивые, светлые. Хорошенькая, утвердился он в своем прежнем мнении. И даже не слишком неотесанная.

Ренье взял ее за подбородок и поцеловал.

Девушка испуганно расширила глаза и быстро задышала. Тонкие розоватые ноздри задрожали. «Можно подумать, она испугалась!» — с досадой подумал Ренье. Он положил ладони на ее талию, привлек к себе, потом повертел ею из стороны в сторону, точно она была куклой. И девушка — как будто действительно превратившись в куклу — послушно повернулась вправо-влево, вправо-влево.

— Придете завтра? — спросил Ренье. — Туда, к пролому в стене? Только не бойтесь. Будем гулять. Я расскажу вам про королеву, хотите?

Она молча кивнула. Ренье отпустил ее, и она убежала.

«Странная», — еще раз подумал он, провожая Эйле глазами.

* * *

Эйле зацепила что-то в душе у Ренье — он не спал полночи, все пытался угадать, придет она или нет. У него не имелось никаких особенных намерений на ее счет. Пока она сама не проявит своих желаний, Ренье будет оставаться все тем же, ласковым, но не настойчивым.

Талиессин в эти дни совершенно прекратил верховые прогулки, временно отрекся от буйных похождений, почти перестал разговаривать, даже со слугами, — словом, впал в новое настроение: теперь принц с утра до вечера занимался науками, на бездельников из своего окружения смотрел мутно и с досадой, как на неприятную помеху, а вечерами сидел над книгами или чертил что-то на больших листах. Непонятно было, чем он занят; впрочем, вероятнее всего, никто этого и не узнает. Когда у Талиессина проходили эти исступленные приступы любви к науке, он обычно рвал или сжигал все, что успел написать.

Таким образом, Ренье был предоставлен сам себе и с чистой совестью мог погрузиться в волнительные отношения с новой девушкой. За час до условленного времени он уже появился в саду и устроился там со всеми удобствами, чтобы ждать и мечтать в тишине. Он прихватил с собой вина, фруктов, сладкого печенья, а также свою последнюю вышитую работу — изображение жеребенка на цветущем лугу.

Сад жил какой-то своей потаенной жизнью. Ренье улегся в траву, заложил руки за голову и начал слушать. Постепенно слух его обострялся, и все большее пространство охватывалось его вниманием — точно кольца расходились по воде. Он слышал, как смеются женщины, как медленно ходят по саду слуги и где-то вдали лязгают ножницы, как звенит непонятный колокольчик и брякают струны расстроенного инструмента, исполняя фальшивую мелодию; а еще дальше, на грани слышимости, кухонные слуги возились с посудой. Совсем рядом, под ухом, сосредоточенно гудело какое-то насекомое. Погруженный в торжественную, спокойную симфонию повседневности, Ренье начал засыпать. «Я воистину — тепличное растение, — медленно, лениво бродила в его голове одинокая мысль, и самому Ренье она представлялась ухоженной рыжеватой коровой с пучком травы, торчащим из зубастого рта. — Из садов Академии — в сады королевского дворца... Самая верная эпитафия для меня будет: он бездельничал».

На Ренье внезапно упала легкая, быстрая тень, и он тотчас пробудился. Это была Эйле, в том же платьице, в тех же туфельках, что и вчера, только волосы убраны по-новому — слегка прихвачены лентой и небрежно отброшены за спину.