Кровь и честь - Андрей Ерпылев Страница 37

— О чем ты, милая? — нашел офицер нейтральный выход из ситуации с алкогольным склерозом. — Чего ты?

— Разве ты не слышишь? — истерично выкрикнула ночная подруга. — Что это?!

И только теперь он понял, что мощный рык не стих даже тогда, когда он выключил воду. Давящий звук несся с улицы, из-за закрывающих окно занавесок.

«Землетрясение, что ли?..»

Одним прыжком Александр оказался у окна и распахнул шторы, не думая о, возможно, обрадованном его движением снайпере, скучающем на соседней крыше. И оторопел…

Окно квартиры безымянной до сих пор подруги выходило на проспект Бабура. Но не это волновало сейчас мужчину.

По непривычно вымершей улице, ревя моторами так, что дребезжали в окне стекла, сплошным потоком шла бронетехника: приземистые, длинноствольные громады танков, угловатые самоходные гаубицы с орудиями в походном состоянии, словно вырубленные одним топором броневездеходы, увенчанные крошечными по сравнению с массивными корпусами башенками… Все это перемежалось бесконечными колоннами крытых армейских грузовиков, и снова шли танки… Опытному взгляду не нужны были опознавательные знаки, неразличимые, кстати, под толстым слоем пыли — вся эта техника могла принадлежать только одной державе…

— Что это? — вывел его из прострации женский голос, и Саша понял, что созерцает грозную мощь уже чуть ли не четверть часа. — Не молчи! Что это? Это война?

— Это Россия, — ответил он. — Это — Российская империя…

* * *

— Не могу знать. — Часовой у ворот в расположение полка был сама непреклонность. — Не велено никого пускать!

Да и сам солдат в каске, бронежилете, с автоматом, с примкнутым штыком выглядел необычно. И не только своей довольно странной для «мирного» Кабула амуницией. Такая могла бы выглядеть привычно где-нибудь в горах, в Кандагаре, но никак не в столице, представить прорыв в которую сколько бы то ни было значительных сил врага нельзя было даже в горячечном сне. Но страннее всего выглядело пунцовое от свежего загара лицо солдатика — точно такое же, как было у самого Саши в первые дни его пребывания на афганской земле.

«Чертов новичок! — в сердцах чертыхнулся про себя офицер. — Выслуживается…»

— Вызови кого-нибудь из офицеров, орясина! — вспылил он. — Не видишь, что перед тобой офицер?

— Не могу знать, — упрямо твердил новобранец.

«Ну что ты будешь делать…»

Выручил Бежецкого офицер, выбравшийся из подкатившего к воротам армейского вездехода: тоже в толком необмятой еще полевой форме. Слава богу, не в каске, а в обычном кепи. Но весь перепоясанный ремнями. А на поясе его Саша разглядел знакомый до боли «федоров».

— С кем имею честь? — спросил поручик, когда офицеры обменялись положенными приветствиями, с ног до головы изучая одетого не совсем по уставу незнакомца.

— Поручик Бежецкий, — представился Александр, демонстрируя папку. — Выписан из госпиталя и следую в свою часть. Которая располагается здесь.

— Вы ошибаетесь, — покачал головой офицер. — Здесь располагается моя часть — Восемнадцатый Екатеринбургский пехотный полк, а всех наших офицеров я знаю в лицо.

— А где же драгуны?

— Понятия не имею, — пожал плечами поручик. — Вероятно, вам это могут сообщить в штабе. А мне позвольте откланяться — служба-с…

Бежецкий остался снова один на один со злорадно ухмыляющимся часовым.

«Черт те что! — поручик тяжело переживал свое бессилие. — В штаб? Позорище… Собственную часть потерял…»

И Саша зашагал в сторону «сеттльмента»: он хорошо знал, где живет Грум-Гржимайло…

* * *

— А-а-а, поручик! Проходите, проходите… Кстати, поможете…

Квартира полковника, ранее выглядевшая островком России посреди азиатчины, теперь напоминала поле боя. Вся заставленная коробками, свертками, заваленная мятой бумагой, рулонами клейкой ленты и прочими упаковочными материалами, она походила на что угодно, только не на жилище российского офицера.

— Берите вот эти вазы и обматывайте бумагой. — В руки Бежецкого лег огромный рулон бумажных полотенец. — Не дай бог поколются в дороге — Люсенька мне этого не простит!

— А где ваша хозяюшка? — поинтересовался Саша, стараясь наматывать бумагу как можно аккуратнее, хотя получалось неважно: она плохо держалась на гладкой поверхности фарфора.

— В России голубушка моя, — вздохнул полковник, запихивая последний комок бумаги в большой фанерный ящик и водружая на него крышку. — Вчера звонила. Верите — нет, Саша, а я вот жду не дождусь, когда снова с ней увижусь. Тридцать лет прожили душа в душу, последние пятнадцать — неразлучно. Тут и день врозь вечностью покажется…

— Отчего же она вас покинула, Петр Михайлович? Неужели здоровье?

— Типун вам на язык! — Полковник размашисто перекрестился. — Здорова моя ненаглядная и вам того же желает. Просто отправил я ее вперед, а сам вот задержался, чтобы вещи к отправке подготовить. Можно было, конечно, и поручить кому-нибудь, да разве будешь спокоен? А вещичек за четыре года здешнего нашего жилья поднакопилось изрядно…

— Погодите, Петр Михайлович… Вы в отпуск?

— Нет, поручик, — Грум-Гржимайло старался не смотреть на своего подчиненного. — Насовсем.

— Переводитесь?

— Нет… Да вы что — ничего не знаете?

— Я только что из госпиталя… Вот, снова в полк.

— Нет полка, Саша. Нет, он есть, конечно же, но… Полк отводится в Туркестан на переформирование. Будет дополнен до штатного состава, а затем… А что затем — не знаю. Возможно, в Туркестане и останется, возможно — вернется сюда. Да мне это, собственно говоря, уже безразлично.

— Почему?

— Я подал в отставку, Саша. И отставка уже принята.

— Почему?!

— По причине несогласия моего с нынешней политикой в Афганском вопросе. И личного несогласия с новым командующим.

— А разве?..

— Да, командует теперь Особым Запамирским корпусом другой человек. Генерал-лейтенант Юсупов. А Василий Никитович отозван в Санкт-Петербург.

— Как же мне быть?

— Как быть? — Полковник отобрал у Александра папочку с документами, которую тот продолжал держать под мышкой, и бегло пролистал. — Вы, дорогой мой, имеете право на отпуск по ранению. Вот тут черным по белому написано. Выправляйте недополученное жалованье… Помнится, месяца за три казна вам должна… И — домой. Поскольку вся полковая канцелярия уже в Ашгабате, можно оформить проезд в штабе корпуса.

— Но я бы хотел…

— А вот догонять полк не советую, — покачал головой Петр Михайлович. — Переформирование — гиблое дело. Уж поверьте моему опыту. Тем более что Ашгабат — такая дыра, даже по сравнению с Кабулом, что рады вы не будете. Лучше уж проведите пару месяцев дома, отдохните, наберитесь сил… А там, может быть, что-нибудь вам кто-нибудь посоветует… Например, вернуться в гвардию, — подмигнул полковник, отставляя ящик в сторону.