Мефодий Буслаев. Лестница в Эдем - Дмитрий Емец Страница 37

– Я сказала: руку! Каждая минутапромедления – лишний палец!

Покорно дрожа, Ромасюсик повиновался. Навыпуклом лбу выступили крупные капли глазури. Он то отдергивал ладонь, то вновьпротягивал и при этом жутко скулил. С ледяным выражением лица Прасковьяхладнокровно взяла его одной рукой за безымянный палец, другой – зауказательный и…

– Не надо! – неожиданно для себяпроизнес Меф.

Прасковья удивленно остановилась и вскинула нанего глаза.

– Я не поняла! Ты мне что, приказываешь?

– Нет. Прошу.

– По-другому он не понимает! Раньше этакуча шоколада не боялась боли, но я пожелала, и теперь он ее боится! Смотри,как он потеет!.. Не умеешь уважать – учись хотя бы дрожать, раб!

– Проболтался я, так что ломать пальцынадо мне! А заодно прижечь язык! – сказал Меф, досадуя на себя, чтопослужил разносчиком сплетен, как последний из комиссионеров.

Прасковья внимательно смотрела на него.Казалось, в душе у нее совершается напряженная работа.

– Непонятный ты! Не пожелал статьнаследником Лигула! Теперь жалеешь лживого раба. Стань он господином, он унижалбы нас в десятки раз больше, а то и прикончил бы. Он же нас ненавидит. И тебя,и меня… Мы оба это знаем.

Ромасюсик произнес это и тотчас замоталголовой, изо всех сил показывая, что это неправда и на самом деле его простозашкаливает от любви к человечеству.

– Пусть даже так, – согласилсяМеф. – Но кто сказал тебе, что именно ты тот скальпель, который должен вскрыватьнарывы? Кто назначил тебя судьей? Ты сама?

Прасковья фыркнула.

– Ладно, спорить не буду… Только простотак я ошибок не прощаю и даром ничего не делаю! Что ты готов дать мне, если япощажу его?

– А чего ты хочешь? – спросил Меф.

Прасковья улыбнулась. На меловом лицевыделялись только алые губы.

– Махнемся не глядя? – предложилаона, задорно поглядывая на Дафну.

– На тему? – напрягся Меф.

– Переходи ко мне в пажи! Работал на Арея– поработаешь на меня. А Дафночке мы подарим Ромасюсика! Она же у насдобренькая! Будет его жалеть, сдувать пылинки, не станет ломать пальчики!Глядишь – и Ромасюсик у нас перекуется, заиграет на дудочке и полетит на белыхкрылышках в Эдем!

Перспектива стать хозяином Ромасюсика Дафну необрадовала, как не обрадовала она и самого шоколадного юношу, скорчившегожуткую рожу.

Меф молчал, глядя в пол. Мужчин он не боялся,а вот все эти женские штучки, когда на нервах играют как на гитаре, ужасно егораздражали.

Глаза у Прасковьи заблестели. Она всепрекрасно поняла.

– Что, не согласен? Хорошо бытьсветленьким, когда все у тебя в порядке! Ну так и не учи, как мне поступать смоим рабом! Сама решу!– крикнула она, резко дергая Ромасюсику кисть.

Послышался хруст, и Ромасюсик заскулил.

– Ничего! У него за два часа все срастется!Но врать будет меньше!– с усилием выговорил он, растягивая губы, и тотчас,своим уже голосом, снова жалобно заскулил: – У-у-у! Рука!

Дафна поднесла к губам флейту, маголодиейуменьшая его боль. На окне вспыхнула штора. Квартира мертвой гадалки отторгаласветлую помощь. Один из немых стражей рванулся к Дафне, чтобы вырвать у неефлейту, но вместо флейты встретил меч Мефа, красноречиво коснувшийся его дарха.Страж зарычал, вырывая из небытия свой клинок.

– А ну хватит! Успокоились все! Живо!Идите за мной!

Лицо Прасковьи дернулось. Она резкоповернулась и быстро зашагала куда-то, подав знак своим охранникам, Мефу иДафне следовать за ней. Последним тащился Ромасюсик, бережно нянчивший своюкисть.

– Сколько ты сегодня наговорил – всемимо! Лучше бы молчал! – шепнула Мефу Дафна.

– Да она вся как открытая рана! Ей что нискажи – она взрывается! – оправдываясь, пробурчал Буслаев.

Прасковья подошла к стене, дернула дверь, ивнезапно все они, за исключением оставшейся снаружи охраны, оказались в тесноймаленькой комнате.

Меф понял, что этот закуток – единственное,что осталось в квартире от прежней хозяйки. На стене – пыльный ковер. На столе– несколько бронзовых фигурок, торчащая в подушке большая цыганская игла ирассыпанная колода карт. С единственной пожелтевшей фотографии серьезносмотрели молодые мужчина и женщина. Между ними на стуле, держась за высокуюспинку, стояла большеглазая девочка лет четырех в белом платье.

Что-то подсказало Дафне, что это и есть тагадалка, тело которой санитары вывезли после мимолетного визита АидыМамзелькиной. Странно устроена жизнь! Тот, кто был когда-то чистым и радостнымребенком, потом всю жизнь опутывает других сетями мрака, не понимая, что давноопутан ими сам. Страсти, как крючок на удочке, который вонзают человеку в кожу,а затем потихоньку тянут за леску. Порвать леску и освободиться можно, нопроблема в том, что это безумно больно.

Прасковья опустилась на узкий диван и,беспомощно, точно жеребенок, поджав под себя правую ногу, снизу вверхпосмотрела на Мефа. Сложно было поверить, что это она минуту назад безжалостносломала Ромасюсику пальцы.

Дафне захотелось уронить Прасковье на головуДепресняка, но она успокоила себя мыслью, что котик может ушибиться. Она отошлак столу и принялась наглаживать кота с энергией школьного учителя физики,который пытается получить статическое электричество методом трения. Вот только,увы, с лысыми котами этот метод изначально заводит в тупик.

– У меня вчера был один мой поклонник! –промокнув рукавом сахарные слезы, поведал Ромасюсик.

Меф сильно озадачился, но, увидев, какрастягиваются его губы, кивнул. Одновременно он обнаружил, что при упоминании опоклоннике Прасковьи в груди у него шевельнулся мерзкий собственническийчервячок. Непонятно, когда он вообще успел туда пробраться.

– Странно, что Лигул не принимает никакихмер. Не присылает мне в коробке его головы, ну и так далее… – продолжалаворковать Прасковья. – Стражам не положено к кому-либо привязываться. Онговорит, что не спрашивал разрешения дядюшки и вообще плевал на него, но я емуне верю… Хотя он, конечно, такой, что может и не спросить. В смелости ему неоткажешь.

– И как зовут твоего героическогопоклонника? – спросил Меф, усилием воли пытаясь раздавить ускользающегомысленного червячка.

– Гопзий Руриус Третий, – с удовольствиемвыговорила Прасковья.

Меф вздрогнул, не понимая, шутка это или нет.