Игра теней - Глен Кук Страница 37

Я сел напротив Госпожи и кивнул головой:

— Идея Одноглазого. Не позволяет жертве кричать.

С этими словами я положил в рот ломтик дыни.

Одноглазый поднял фонарщика футов на двадцать от земли и на том остановился.

Госпожа принялась ковыряться в пище, доставленной нарам.

* * *

Целесообразность предания пленника воле Одноглазого вызывала сомнения: мне не удалось сохранить тот настрой, в каком я организовывал вечер. И Госпожа оставалась встревоженной.

Я, словно бы невзначай, взглянул через плечо.

С фонарщика, словно сухие листья, опадали клочья одежды. В прорехах видны были, во множестве ползающие по его коже, тонкие, сияющие лимонно-желтым и канареечным, черви. Столкнувшись, два червя разных оттенков вспыхивали искрами, и неудачливый покуситель пытался дернуться. Когда он пришел в нужное расположение духа. Одноглазый «уронил» его так, что от носа пленного до земли осталось около фута. Жабомордый что-то пошептал в ухо висящего, вслед за чем тот вновь был поднят в воздух.

И вправду, нешумно. Какую же дьявольщину сотворил бы Одноглазый, потребуй я зрелищности?

Гоблин взглянул мне в глаза. Я поднял бровь. Он языком глухонемых просигналил:

— Идут. Похоже, из важных.

Изобразив на лице полную незаинтересованность, я внимательно смотрел на Госпожу. Та, с виду, ни на что не обращала особого внимания.

К нам подошли двое, изысканно и дорого одетых. Один был туземцем, черным, словно чернила из ореховой кожуры, однако не негроидного типа. Таглиосцы все таковы. Все виденные нами в Таглиосе негроиды были только приезжими с верховьев реки. Ну а с этим явился наш старый знакомец, Лозан Лебедь, с желтыми, словно кукуруза, волосами.

Лебедь заговорил с подвернувшимся под руку наром, а его спутник тем временем оценил старания Одноглазого. Я кивнул Гоблину, и тот отправился поглядеть, нельзя ли вытянуть чего из Лебедя. Вернулся Гоблин в задумчивости.

— Лебедь сказал: этот черный хрен, что с ним, здесь главный. Именно этими словами и сказал.

— Пожалуй, здесь он слегка перегнул.

Я переглянулся с Госпожой. Она, как в былые времена, приняла облик твердокаменной Императрицы, которая выше всяческих низких чувств. Мне ужасно захотелось встряхнуть ее, обнять — хоть что-то сделать, дабы высвободить ее страсть, показывавшуюся лишь на миг и снова прячущуюся как можно глубже. Она пожала плечами.

— Пригласи их присоединиться к нам, — сказал я. — И пусть Одноглазый подошлет сюда своего беса. Чтобы проверял, правильно ли этот Лебедь переводит.

Прислуга, едва наши гости приблизились, пала ниц. До этого я не встречал в Таглиосе подобного. Если так, князь здесь — это действительно князь.

Лебедь приступил к делу без околичностей.

— Вот этот тип — Прабриндрах Драх; он тут у них главный.

— И ты ему служишь.

— Ну да, — улыбнулся он. — Как бы халтурка такая. Призывом ведаю. Он хочет знать, не ищете ли вы службы.

— Ты знаешь, что не ищем.

— Я ему говорил. Сам хочет убедиться.

— У нас свой путь.

Я постарался, чтобы это прозвучало достаточно величественно.

— По велению богов?

— Что?

— Эти таглиосцы — здорово суеверны. Вы это должны бы уже уяснить. Значит, подать ваш путь надо, словно бы это боги вам повелели. Выполняете, мол, волю богов. А вы точно не можете на время этот путь прервать? Отдохнули бы… Я-то знаю, как устаешь в этих походах. А этому мужику как раз надо бы кой-какую не шибко чистую работенку провернуть. А вы, по слухам, хорошо управляетесь с подобными делами.

— Лебедь, что ты знаешь о нас на самом деле?

Он пожал плечами:

— Что рассказывают.

— Рассказывают. Хм… Прабриндрах Драх что-то сказал.

— Он хочет знать, зачем этот тип болтается в воздухе.

— Затем, что хотел ударить меня в спину ножом. После того, как кто-то пытался отравить мою охрану. Через некоторое время я спрошу его, для чего.

Лебедь с Прабриндрахом о чем-то залопотали. Последний, видимо, был раздражен и устал. Взглянув на бесенка, он протрещал что-то еще.

— Он хочет знать, что такое ваш путь.

— Ты об этом достаточно наслышан. И, несомненно, уже сказал ему.

— Да ты пойми, это он — из вежливости.

Я пожал плечами:

— Чем же несколько простых путешественников привлекли такой интерес князя?

Лебедь занервничал. Похоже, разговор почти коснулся самой сути дела.

Прабриндрах произнес несколько фраз.

— Прабриндрах говорит, вы рассказывали о том, где побывали, и он очень хочет узнать о тех краях побольше. Это его весьма интригует, как и ваш путь, хотя вы так и не сказали, куда именно идете.

По тону было похоже, что он старается переводить как можно точнее. Жабомордый слегка кивнул мне.

По дороге от Третьего Порога к Таглиосу мы рассказывали Лебедю и его компании очень мало. Мы скрытничали с ними так же, как и они с нами. И я решил, что из раскрытия нашей цели может выйти прок.

— Мы идем в Хатовар.

Лозан даже не удосужился перевести.

Прабриндрах снова залопотал.

— Он говорит, что вам не следует идти туда.

— Поздно останавливаться, Лебедь.

— Тогда вы, Капитан, попадете в беду, какую даже не в силах вообразить себе.

Лебедь перевел князю мой ответ. Тот подал очередную реплику. Он был весьма взволнован.

— Начальник говорит: голова — ваша, хотите — топором ее брейте, но ни один человек, если только он в своем уме, не произносит вслух этого названия. Иначе смерть может настичь, прежде чем успеешь выговорить его. — Он пожал плечами и глупо ухмыльнулся. — Хотя, если будете упорствовать в погоне за этой химерой, вас куда скорее погубят силы вполне земные. Земли, лежащие между здешними и тамошними, очень уж плохи. — Лебедь взглянул на князя и закатил глаза. — Нам рассказывали о чудовищах и колдовстве.

— Да ну? — Я оторвал несколько волоконцев мясца от маленькой жареной птички, прожевал, проглотил. — Лебедь, я вел этот Отряд сюда от самого Курганья. Ты помнишь, где это и что это. Значит, чудовища и магия? Мы прошли семь тысяч миль, и я не потерял ни единого человека. Река не вспоминается! Тот, кто встает на моем пути, не успевает даже пожалеть об этом после. Слушай меня внимательно. Я в восьми сотнях миль от края карты. И не остановлюсь. Я не могу остановиться.

То была одна из самых длинных моих речей — если не считать тех случаев, когда я читал нашим вслух из Летописи.

— Капитан, твои трудности и заключаются в этих восьми сотнях миль. Те семь тысяч можешь считать прогулкой на природу.