Люди огня - Олег Волховский Страница 37

Вернулся Марк в сопровождении Луки Пачелли, и мы оставили Матвея на попечение последнего. На пороге я оглянулся и посмотрел на спасенного.

— Надеюсь, больше в петлю не полезешь? Охрану не нужно приставлять?

Матвей осторожно потер шею и поморщился.

— Не беспокойся. Подожду пули.

На следующий день, утром, мы прощались с Мучителем. Он лежал в гробу такой же, каким был при жизни, смерть не исказила его черты. В головах, на отдельной подушке, вместо звезд и орденов лежало Копье Лонгина. На этом настоял Иоанн. Якобы по завещанию Эммануила Копьё должно быть похоронено вместе с ним.

Я поцеловал окоченевшую руку и поднялся с колен. За мной стояли Мария и апостолы, а потом — нескончаемая вереница людей. Прощание продолжалось до вечера, когда мы вновь собрались в кабинете Господа.

— Сегодня несколько священников служили запрещённую мессу, — доложил Марк. — Они арестованы.

— Верные или «погибшие»?

— Все «погибшие», за исключением одного. Но тот не довел богослужения до конца. В момент освящения даров стало плохо с сердцем, его увезли на «Скорой помощи». Он пока на свободе.

Я вспомнил свои страдания в соборе Святого Штефана и слова Господа о мессе: «Это похороны живого. Еще бы вам не становилось плохо от такого действа!» Но ведь теперь Господь был мертв. Тогда почему?..

— На свободе? — переспросил я. — Арестуешь, когда придёт в себя. Сколько их?

— Без него — двенадцать. Что с ними дальше делать?

— Сейчас не до того. Потом разберемся. Филипп, как у тебя дела?

— Пока спокойно.

— Кстати, а где Матвей? — вмешался Иоанн.

— Отдыхает, — пояснил я. — Приболел немножко.

— А-а… Тут еще одна проблема. Называется «инспектор Санти». Глуп как пробка. Норовит допросить. Нам как, отвечать?

— Отвечать. Пусть расследует.

— Он смотрит на нас так, словно это мы отравили Господа! — возмутился Марк. — Он бы нас всех посадил! Может быть, сменить следователя?

— Не надо. У него работа такая — подозревать. Теперь…

Но я не договорил, потому что в комнату влетела Мария. В руке у нее был листок с каким-то текстом.

— Вы это видели, заседатели?

Я взял листок.

— Что там? — взволнованно спросил Иоанн.

— Энциклика папы Павла VII «Об отречении от Антихриста»: «Всем верующим католикам. Я прошу у всех прощения, ибо поддержал Эммануила не по доброй воле. Все вы знаете, что я болен раком. Узурпатор, именующий себя Господом, около недели запрещал давать мне обезболивающее, и я не выдержал пытки. Но теперь, когда Зверь мертв, все, кто присягал ему, могут отречься от Сатаны и вернуться в лоно Святой Католической Церкви. Возвращайтесь, и братья примут вас! Павел VII». Мария, это правда?

— То, что Учитель мучил старика? Петр, как ты можешь спрашивать об этом! Здесь нет ничего, кроме клеветы. Просто папа решил вернуть утраченные позиции. Делит одежды Господа, как римские солдаты у подножия креста!

— Где ты это взяла?

— Сорвала со стены на площади Навона.

— Марк, твоя недоработка. Якоб, и твоя тоже.

Марк поднялся с места.

— Прости, Петр, я все исправлю. Пошли, Якоб.

— Действуйте, только быстро!

Я переплел перед собой пальцы рук и сжал так, что побелели костяшки пальцев. То ли еще будет! Я страшился завтрашнего дня.

Но утро не принесло новых неприятностей. А днем Марк с Якобом благополучно разгромили ватиканскую типографию и сожгли часть тиража листовок, оставшуюся нерасклеенной. Остальные полиции пришлось срывать со стен домов.

Прощание с Господом проходило спокойно, без эксцессов, и это утешало. На завтра были назначены похороны. Мы продержались уже более двух суток.

День начался с тумана и слякоти. Правда, снег наконец начал таять. Мы несли гроб к круглому древнему зданию в окружении темных высоких кипарисов — Мавзолею Августа. Пошел дождь. Мы медленно спустились по лестнице ко входу. Внутри гроб положили в мраморный саркофаг и накрыли плитой, пока без надписи. Вышли на улицу. Было противно и одиноко.

— Третий день, — сказал Иоанн.

— Что?

— Третий день, как мы без Господа.

У входа в Мавзолей собралась толпа, и мы направились в узкий проход между людьми. «Хорошо, что у нас есть охрана», — подумал я и начал подниматься вверх. Слева и справа от меня возвышались церкви Святого Карла и Святого Роко, а прямо передо мной под крышей заурядного серого здания сияла золотом мозаика с изображением то ли Августа, то ли Христа и надписью «Princeps pacis» [22].

Вдруг стало светло, словно выглянуло солнце. Нет! Десять солнц. Я обернулся. Мавзолей сиял, а над ним поднимался столб света, уходя в голубое небо, подобное горному озеру в разрыве тяжелых, словно каменных туч. Раздался грохот, и Мавзолей взорвался, разлетевшись на мелкие обломки. Когда улеглась пыль, мы увидели Господа, спускающегося к нам по развалинам, и бросились навстречу.

Он держал в руке Копье Лонгина. С острия капала кровь.

— Не прикасайтесь ко мне! Никто не пострадал?

Я оглядел толпу.

— Кажется, нет!

— Надеюсь, вы не проворонили Европу, пока я прохлаждался в склепе?

— Нет. Я взял все в свои руки, — гордо заявил я

— Молодец, Пьетрос! — Господь даже не удивился. — Мы возвращаемся во дворец.

Он поморщился. Учитель был в том же костюме, в котором его хоронили, к тому же изрядно запыленном, и это явно ему не нравилось.

Мы дошли до прохода в толпе. На Господа смотрели с ужасом и благоговением. Кто-то упал на колени в грязь и норовил поцеловать ему край брюк.

— Не прикасайтесь ко мне! — повторил он.

— Господи, — шепотом произнес я. — Но ты же умер!

Он улыбнулся:

— Пьетрос! Но я же Господь.

— Господи, у нас тут некоторые проблемы…

— Завтра отчитаешься, дай мне прийти в себя.